Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя

Ознакомительный фрагмент

– Достаточно! – оборвал судья, зазвенев в колокольчик. – Уже приехали.

Мы остановились на Сиреневом бульваре, прямо перед моим домом. Я так хлопнул дверью, что машина закачалась на рессорах. Моя башня была темна, и лишь одно окно циклопически светилось. Я увидел, как появился в окне силуэт. Наверно, всю ночь она сидела на кухне и кидалась к окну при каждом уличном звуке. Почему я не позвонил ей с вокзала, еще там, в Азии?

Кажется, впервые в жизни я не ключом отпер свою дверь, а нажал на кнопку, успев удивиться, как незнаком этот звук снаружи, и вот уже завозилось за дверью, уютно лязгнуло, и в расширяющейся щели я увидел накрашенное лицо пожилой женщины: она пятилась, пятилась к противоположной стене прихожей, пока спиной не уперлась в стену и не превратилась в мою мать.

Я обнял ее за плечи и поцеловал в обе щеки. Запах перегара был почти не слышен.

– Хочешь кофе? – предложила она, поведя головой в сторону кухни.

– Да, с коньяком.

– Коньяка нет. Есть портвейн, шампанское, откроешь?

– Не хочу. Я уже пил сегодня.

– Почему не позвонил с вокзала?

– Не знаю. Я вообще несколько лет не говорил по телефону.

– Ага. Надо бы обработать йодом, иногда бывает заражение крови.

– Очень редко. В крайнем случае – исчезну опять, теперь уж на неопределенный срок.

– Не надо так шутить. Знаешь, буквально на днях я хотела все переставить в твоей комнате, но потом подумала, что тебе будет приятно увидеть свой дом именно таким, каким ты его оставил. Но мне почему-то кажется, что все здесь надо основательно передвинуть.

– Мне это безразлично, мама.

– Но ты все-таки подумай. Если поставить кровать боком к стене, то солнце не будет светить тебе в глаза по утрам, и ты сможешь просыпаться, когда захочешь.

– В этом есть своя прелесть, мама. Как и в том, чтобы просыпаться по скользящему графику светила.

Мы вошли в комнату, бывшую когда-то моей. Я ошарашено огляделся, похолодев от тоски, тревоги, поскольку то, что я увидел, наглядно демонстрировало ее безумие.

Мать продолжала свою болтовню, тем непринужденным тоном, который она взяла с самого начала, который подразумевал, будто бы я отсутствовал месяца три, скажем, путешествовал с хиппи и вернулся, полный удивительных впечатлений:

– Я подумала, что эту тумбочку можно поставить у изголовья и пить кофе прямо в постели. Это аристократично. К тому же – телевизор. Если он уместится тут, то ты сможешь включать его ногой, словно это какой-то педальный телевизор, правда?

– Да, – сказал я, интонируя терпеливого психиатра. – Мне нравится такая идея.

Дело в том, что философия обстановки в комнате кардинально изменилась. Мать действительно, а вовсе не воображаемо, слабая, передвинула вещи. Я почувствовал жалость, ужас: надо бы поскорее, не откладывая, выяснить, как далеко зашла ее болезнь. Впрочем… В те минуты я не был уверен, что имею дело с ее, а не с моей собственной галлюцинацией.

– А что это за коробка? – спросил я, увидев в углу кое-что подозрительное.

– Так, пустяки. Хочешь, открой…

Легкая прохлада ее голоса насторожила меня. Я развязал вместительную телевизионную картонку и раскрыл ее, уже догадываясь что в ней может быть. Сердце мое екнуло. Это был мой компьютер, который я, счастливчик, собрал незадолго до. Это было немыслимо.

– Как ему удалось избежать конфискации?

– Мара. Я сразу отвезла его на хранение к Маре. Там он и прожил благополучно все это время.

– Ты гений, мама! И старушка Мара…

Я осекся, проглотив слово, как всегда бывало, если я ловил себя на том, что на несколько минут забыл о Марине.

И тут я заметил, что мы в комнате не одни.

– Кто это?

– Рыска.

– Кошка.

– Нет, кот. Рыска ведь может быть и мужским именем, как, скажем, какой-нибудь Спиноза.

– Заноза, глюкоза… В общем, лучшего желать нельзя.

Я подошел к окну. Как и обстановка моей комнаты, пейзаж улицы изрядно изменился, будто бы мать поработала также и на свежем воздухе. Она достроила стадион, наскребла экскаваторами каких-то бессмысленных ям на востоке и зачем-то сломала одну из трех кирпичных труб вдали. Эта пародия на трезубец Нептуна когда-то была зрительным центром общего плана и хоть как-то держала пейзаж. Впечатление было такое, будто бы у некрасивой, но все же сносной женщины вышибли зуб, что окончательно изуродовало ее лицо. История как бы повторялась: смысл своей перестройки вертухаи государства видели не столько в создании, сколько в разрушении жизненной среды.

– А кто этот счастливчик, – наконец спросил я, глядя в окно, на эллиптический простор стадиона.

– Все гораздо сложнее, – сказала мать. – И проще.

Капля пота, медленно увеличиваясь, заскользила по моей спине.

– Я солгала, написав, что Марина вышла замуж. Сама не знаю, как это получилось. Кажется, я совершила ошибку, решив тебя таким образом подготовить, но… Наверное, вообще не надо было напоминать о ней, но ты все спрашивал, она ведь перестала писать тебе задолго до того, как…

Кот прыгнул мне на плечо, и я машинально приласкал его.

– И что же? – спросил я, поглаживая мягкую шерсть.

– Марина не вышла замуж, она…

– В Америку, – внятно подумал я. – Ну, конечно же! Сейчас многие уезжают в Америку, она…

– Она умерла.

Я сбросил кота на пол. Он, потянувшись всем телом, хрипло мяукнул, изнывая от наслаждения собственным бытием.

– Просит есть, – сказала мать. – А ведь тебя сразу принял! Пойти, дать ему чего-нибудь? Эх ты, Рыска! Я не сразу об этом узнала. Я ничего толком не знаю. Это был несчастный случай. Последний год она и не навещала меня. Вообще, последние годы люди стали меньше общаться. И как-то раз я сама позвонила Полинке, и та рассказала… Вот и все. Несчастный случай… А тебя сразу признал. Я дам ему чего-нибудь, ладно?

Я услышал, как на кухне мать налила себе вина и выпила. Потом занялась котом. Последние минуты дались ей тяжело.

Я разделся и лег. Небо уже светлело, но было пасмурным, значит, солнцу сегодня не удастся разбудить меня, даже если бы кровать стояла на прежнем месте.

Проснувшись, я было принялся обдумывать планы возмездия, пока не вспомнил. Я проспал двенадцать часов, из сумерек в сумерки. Квартира была тиха и безжизненна, как чистый лист бумаги. Мать я нашел в ее комнате, она спала в одежде, уткнувшись в ковер, где пуля, сотню лет назад выпущенная бородатым русским охотником, все еще летела в голову серого волка.

Годы и прочее не смогли испортить ее фигуру. Тут же, на стуле, громоздился дьявольский натюрморт: пустая бутылка из-под простого портвейна и любимый хрустальный бокал, который я очень давно подарил ей на день рожденья.