Роберт Блох - «Лиззи Борден, взяв топорик...»

— Оно испачкалось в краске, — объяснила Лиззи.

Марион Рассел помнила это платье — оно было на Лиззи в день убийства.

Немедленно состоялось дознание и вынесен неминуемый вердикт. Лиззи Борден была арестована по обвинению в двух убийствах.

За дело взялась пресса. Прихожане сочувствовали Лиззи Борден. «Сестры-плакальщицы»[2] писали о ней взахлеб. За полгода, прошедшие до судебного процесса, это преступление получило международную огласку.

Но ничего нового так и не было обнаружено.

За тринадцать дней, в течение которых шел судебный процесс, удивительная история не претерпела никаких изменений.

Почему утонченная старая дева из Новой Англии ни с того ни с сего убивает топором отца и мачеху, а потом смело «обнаруживает» трупы и вызывает полицию?

Обвинение не могло дать никакого убедительного объяснения. 20 июня 1893 года жюри присяжных после длительных обсуждений признало Лиззи Борден невиновной.

Лиззи уехала домой и жила много лет очень уединенно. Подозрения с нее были сняты, но правда о случившемся так и ушла вместе с ней в могилу.

Остались только маленькие девочки, которые, прыгая через веревочку, торжественно напевали:

Лиззи Борден,взяв топорик,Маму тюкнула раз сорок.А, увидев результат.Папу — разиков пятьдесят.

Вот такую историю я рассказал Аните — ее вы можете прочитать в справочниках, где упоминаются знаменитые преступники.

Анита слушала, не перебивая, но я обратил внимание, как у нее перехватывало дыхание, когда упоминал некоторые схожие детали. Жаркий день… амбар… рыболовные грузила… внезапный сон… внезапное пробуждение… возвращение в дом… обнаружение тела… топор…

Только когда закончил свой рассказ, Анита произнесла:

— Джим, зачем ты мне рассказал все это? Не хочешь ли сказать, что это я напала на дядю с топором?

— Ничего не хочу сказать, — ответил я. — Меня только поразила схожесть этого случая с делом Лиззи Борден.

— А как ты думаешь, что на самом деле произошло, Джим? Я имею в виду Лиззи Борден.

— Не знаю, — медленно проговорил я. — Я думал, ты мне подскажешь.

— Может быть, это то же самое? — прошептала Анита. И глаза ее страшно сверкнули в темной комнате. — Ты знаешь, я рассказывала тебе про свои сны. Про «инкубуса». Может быть, и Лиззи Борден видела такие сны; может быть, из ее спящего мозга вышло существо; это существо могло взять топор и убить…

Анита почувствовала мое внутреннее сопротивление этой версии, но это не остановило ее.

— Дядя Гидеон знал о таких вещах. Во сне на тебя опускается злой дух. Он обретает реальность и совершает преступление. Не могло ли подобное существо вползти в дом, пока я спала, и убить дядю Гидеона?

Покачав в сомнении головой, я сказал:

— Ты знаешь, какая будет реакция полиции на такие твои объяснения. Нам лучше молчать о снах и прочих потусторонних тайнах. Единственное, что нужно сделать в этой ситуации, это найти орудие преступления.

Мы вместе вышли в холл, рука об руку прошли по тихим духовкам, в которые превратились комнаты старого дома. Всюду была пыль и ощущение заброшенности. Только кухня хранила следы недавнего пребывания хозяев.

Никакого топора мы нигде не нашли. Для того чтобы обследовать подвал, требовалась смелость. Но Анита не возражала, и мы стали спускаться по темной лестнице.

В подвале не оказалось ни одного острого предмета.

Тогда мы поднялись на второй этаж и обыскали первую комнату, затем маленькую спальню Аниты и, наконец, остановились перед дверью в покои Гидеона Годфри.

— Она заперта, — сказал я. — Это странно.

— Нет, — возразила Анита. — Дядя всегда запирал ее. Ключ, должно быть, внизу, у… него.

— Я принесу.

Когда я вернулся с ржавым ключом, то застал Аниту в крайнем волнении. Она дрожала.

— Я не пойду туда. Я боюсь. Он, бывало, запирался там, и я слышала по ночам, как он молился. Но не Богу…

— Тогда подожди здесь.

Повернул ключ, открыл дверь и переступил через порог.

Гидеон Годфри, должно быть, сам помешался. Может, он и строил хитроумные планы, как свести с ума свою племянницу. Но и в колдовство он, действительно, верил.

Об этом можно было судить по содержимому комнаты. Я увидел его книги, а также грубо нарисованные мелом круги на полу; буквально десятки таких кругов, торопливо стертых и затем нарисованных заново. На одной стене голубым мелом были начертаны странные геометрические фигуры, стены и пол были закапаны воском от горевших свечей.

В тяжелом, затхлом воздухе чувствовались остатки острых запахов благовоний. Я заметил в комнате только один острый предмет — длинный серебряный нож, лежавший на ночном столике рядом с оловянной миской. Нож выглядел заржавленным, красного цвета…

Но он не был орудием убийства, это точно. Стал искать топор, но не нашел.

Я вышел в холл к Аните.

— Где еще можно поискать? — спросил я. — Есть еще комнаты?

— Может, в амбаре, — предложила Анита.

— Но мы еще не осмотрели гостиную, — возразил я.

— Не проси, чтобы я снова туда вошла, — умоляющим голосом сказала Анита. — Туда, где лежит он. Ты посмотри там, а я пойду в амбар.

Внизу мы расстались. Она вышла через боковую дверь, а я снова вошел в гостиную.

Посмотрел за стульями, под софой. И ничего не нашел. Было жарко и тихо. У меня закружилась голова.

Жара… тишина… и это оскалившееся тело на полу. Я отвернулся, оперся о каминную доску и уставился в зеркало своими покрасневшими глазами.

Внезапно я увидел — оно стояло за мной. Оно было похоже на облако, черное облако. Но оно не было облаком. Это было лицо. Лицо, закрытое черной маской стелющегося дыма, ухмыляющаяся маска, приближающаяся все ближе и ближе.

Она явилась в жаре и тишине, и я не мог шелохнуться. Я не сводил глаз с дрожащей в мареве, подернутой облаком маски, которая скрывала лицо.

Я услышал свистящий звук и обернулся.

За моей спиной стояла Анита.

Когда я схватил ее за руку, она закричала и упала в обморок. Я смотрел на нее сверху вниз и видел, как черное облако исчезает с ее лица и растворяется в воздухе.

Поиски мои были окончены. Я наконец-то нашел орудие убийства; оно торчало в ее застывших руках — топор, забрызганный кровью!

Я перенес Аниту на софу. Она не шевелилась, и я ничего не делал, чтобы оживить ее.

Потом вышел в холл, взяв с собой топор. Рисковать не было смысла. Я все еще верил Аните — чего нельзя было сказать об этом черном тумане, скручивающемся, как дымок, и внушающем человеческому разуму желание убивать.