Мария Барышева - Последнее предложение

Он добрался до кровати, оставив за собой след из размазанных темно-красных пятен, привалился к ней спиной и только сейчас осознал, что кровь течет по его подбородку с пугающей интенсивностью. Расстегнул куртку — рубашка, разорванная и обмотанная вокруг талии и удерживаемый ею легкий женский свитерок, когда-то бывший голубым, пропитались темной кровью и набухли. Он развязал узел, скомкал повязку и уронил на пол. Та упала с сочным чавкающим звуком. Человек взглянул на рану. Нож, после того как воткнули, провернули, и рана почти зияла, но все равно казалась очень маленькой. Небольшой «Grand way» с крестом на лезвии. Женщины не носят с собой большие ножи.

Обычно, женщины вообще не носят с собой ножи.

Человек взглянул на телефон в коридоре. Нужно вызвать «скорую»… конечно, он вызовет, но вначале нужно еще многое успеть. Ведь он практически только начал. А время уходит… странно, что теперь у времени и у его крови равная скорость. Он много раз слышал, что от ранения в живот умирают долго. Умирают в мучениях… но долго.

Он действительно умирал долго. И успел многое сделать, удивляясь тому, что еще никогда в жизни ему не работалось так хорошо, как сейчас. А боль росла, и это уже было не раскаленное ядро, а чья-то когтистая лапа, терзавшая его внутренности, раздиравшая их в клочья, и иногда ему чудилось, что он слышит влажный звук рвущихся тканей.

Под конец он начал кричать, и сквозь собственный крик слышал, как разбуженные, раздраженные соседи стучат в стены.

Он кричал долго.

Часть 1

ЗАМЕНА

Если бы человеку, который этим теплым прозрачным утром вел по сонной Шае ослепительно белый катерок, сказали бы, что он, к счастью своему, находится в одном из красивейших уголков русской природы, он бы равнодушно ответил: «Да неужели?!» — или вовсе бы насмешливо фыркнул. Человек прожил здесь всю свою жизнь, красота примелькалась, и он ее попросту не замечал, зная слишком хорошо — и лабиринты речек и речушек, и озера, в гладь которых с невысоких берегов смотрелись березы, и бесчисленные островки, и огромные еловые леса, от которых рассветы казались зелеными, и тишина в них по утрам была древней. Он знал удобные заводи и закоряженные участки, он знал все окрестные ручьи и родники, он знал, где в мае расцветают дикие ирисы, но это ни в коей мере не делало его счастливее. На свой лад он, возможно, любил и Аркудинск, и его окрестности, но ему никогда бы не пришло в голову ими восхищаться. Тем более вслух. Он здесь жил — и все. Поэтому не понимал, почему Толька, друг детства, сам проживший в Аркудинске черт знает сколько лет, то и дело хлопает его по плечу и восклицает:

— Нет, Ромка, ну ты погляди — какая же все-таки тут красота!

— Да, — сдержанно отвечал Роман каждый раз, сосредотачивая свое внимание на реке, и в его глазах не было никакого восхищения. Шая на этом участке была мелководна и таила на своем неровном дне группы старого коряжника, к тому же недавние весенние разливы могли принести немало толстых сучьев, а то и рухнувших деревьев, часть которых будет кочевать от берега к берегу, но большинство осядет ниже по течению, очень далеко отсюда, где Шая, когда-то бывшая сплавной рекой, была забита затопленными стволами, похожими на трупы поверженных великанов. Гонять здесь на приличной скорости мог только сумасшедший или тот, кто отменно знает эти места. Роман, в сущности, был и тем, и другим, чего никогда и не скрывал. В самом начале их поездки Анатолий испуганно ойкал и хватался за все, что придется, но теперь уже пообвык и вовсю смотрел по сторонам. В конце концов, он сказал.

— Почему-то твое «да» звучит как «отцепись».

— Смысл верен, — заметил Роман, — просто говорить «да» гораздо проще. Толька, ты словно из другого мира явился! Тут все те же елки, что и раньше.

— Нет, ну все-таки, как красиво же!

— Да, — Роман сунул в рот сигарету, и Анатолий рассмеялся, почесав намечающуюся на макушке плешь.

— Характер у тебя не изменился. А в этой строительной фирме, из которой тебя турнули, девчонки работали?

— Если всю ту ерунду, которой они занимались ежедневно, можно назвать работой, то да, работали, — с легким раздражением произнес Роман, явно не желая развивать эту тему.

— Готов поспорить, что когда ты уходил, они аплодировали стоя!

— Ты позвал меня на эту прогулку, чтоб поговорить о дурах, с которыми я работал? — поинтересовался Роман, и катер заложил такой вираж, что Анатолия едва не вынесло за правый борт. Он испуганно ругнулся и пихнул водителя в бок.

— Обалдел?!

— Ты мне сказал: «Ромка, я хочу поглядеть, не разучился ли ты управлять. И по-прежнему ли хорошо ты знаешь эти места». Я показал тебе и то и другое, и, думаю, теперь имею полное право знать, на кой черт я тебе понадобился?!

Круглое, добродушное лицо Анатолия выразило озабоченность, после чего он проникновенно сказал:

— Я тебе говорил — у меня бизнес.

— Да, — покладисто согласился собеседник, — у тебя бизнес. Экскурсии, водные прогулки и все такое… но если ты хочешь каким-то краем меня к этому привлечь, то у тебя, кроме бизнеса, еще и тяжелая форма умственного расстро…

— Ты можешь меня выслушать, ничего при этом не говоря?

— Ладно, — Роман бросил недокуренную сигарету в темно-зеленую воду, и она тотчас унеслась прочь и исчезла за кормой в хвосте пены и брызг. Удерживая руль одной рукой, он раздраженно потер согнутым пальцем старый косой шрам на правой щеке, заросшей темной щетиной, и взглянул на приятеля с видом, исполненным бесконечного, хотя и очень мрачного терпения. В этот момент Роману Савицкому, уже три дня экс-сотруднику ремонтно-строительной фирмы «Феникс» исполнилось тридцать два года, но он напрочь об этом забыл. Сейчас он хорошо помнил только одно — что стараниями Лехи Минаева, давнего друга и коллеги, «Фениксу», только-только перешедшему от квартирного ремонта к переделке офисов, грозила долговая ловушка, что Леха приполз к нему на коленях, умоляя помочь и во всех красках расписывая страдания больной жены, а потом самый крупный и выгодный заказ, когда-либо достававшийся «Фениксу» и уже частично выполненный, достался его конкурентам, им же достался и Минаев, на деле все это подстроивший и виртуозно соскочивший, а Роман достался самому себе, вылетев с работы в рекордно короткий срок.

Он не стал ничего доказывать ни генеральному, ни самому себе. Он свалял дурака и хорошо это понимал. Расписался, где нужно, и вышел из офиса, и женская часть коллектива действительно, хоть и не аплодировала, но смотрела ему вслед радостно и облегченно. Он не стал ничего доказывать и Лехе, а просто от души набил ему морду, после чего так же от души напился, а на следующее утро, неся из магазина позвякивающий пакет, встретил Тольку Чернова, который, как оказалось, уже два года как вернулся в Аркудинск — и вернулся отнюдь не бедным человеком.