Павел Комарницкий - Старая сказка

Ознакомительный фрагмент

«Замуж пойдёшь за безродного?» — вдруг спросил он. Она перестала отряхиваться, выпрямилась. В зелёных глазах ни капли смеха.

«Позовёшь — пойду»

А потом было солнечное воскресное утро 22 июня 1941 года.

«От Советского Информбюро…»

… Они завалились в военкомат всей толпой. Военком, поводя мощными будённовскими усами, дождался, пока стихнут возгласы. «Все высказалыся? Теперь слухайте, що я вам кажу. Кто думае, що на войне треба тильки солдаты, глубоко ошибается» — он вдруг посуровел — «А робыть кто буде? Кто снаряды будет делать, патроны, винтовки? Те же танки и самолёты? Паровозы водить кто буде?» — он треснул кулаком по столу — «Що буде, коли каждый солдат себе сам буде место выбирать — где хочу, там воюю?» Военком оглядел попритихших ребят «Вот що я вам кажу, хлопцы. Ваше от вас не уйде… Будемо гутарить прямо, война началась не очень ловко, так що протянется, должно, с год, а то и боле. А пока сбирайтеся, принято решение об эвакуации вашего детдома-интерната, значит, на Урал» «Как на Урал?» «Да вот так! И разговорчики мне тут! Будете робыть, там сейчас рабочие руки ой как нужны. Всё, свободны! Исполнять!»…

… «Нас завтра увозят на Урал куда-то. Говорят, работать надо, на заводах рук нехватка большая. И не откажешься, сейчас война, по законам военного времени знаешь… Дождёшься меня?»

Зелёные глаза близко-близко.

«Немцы Минск взяли»…

— Бабушка, не подскажете, Гнутовы не здесь проживают? В этом доме до войны они жили…

Сухонькая старушка, возившаяся в огороде, с усилием распрямилась.

— А ты кем им будешь?

— Жених Машин — твёрдо выговорил Иван.

— Эх, солдат… — старуха зашмыгала — Нету их никого. Отец у них коммунист был, сразу, как немчура понаехала, в партизаны подался, ну а семьи партизан, сам знаешь… Убили их фашисты проклятые. Повесили вдвоём с матерью, как раз под Новый Год. А после и отца убили где-то.

Иван стоял, боясь пошевелиться, понимая, что стоит ему шагнуть — и он повалится, как подрубленный.

— Где схоронили? — услышал он чужой, посторонний голос. Разве это его голос?

Старушка поколебалась, потом решительно скинула фартук и двинулась к калитке, на ходу подхватив прислонённую к забору палку.

— Пойдём, солдат, покажу ихнюю могилку. Уж ты не обессудь, они обе в одной…

Иван стоял возле неприметного холмика, обложенного дёрном. На толстой доске была приколочена жестяная пятиконечная звезда, уже слегка поржавевшая. Ниже на фанерке было выведено чёрной краской «Гнутова Елизавета Максимовна — 1901–1941» «Гнутова Мария Алексеевна — 1924–1941» Фанерка выделялась светлым тоном — очевидно, прибили не так давно. Вот и всё…

Он не помнил, как долго стоял возле могилы. Он не помнил, как оказался на той самой скамейке в том скверике, где грустный Пушкин уныло отбывал свой срок в зарослях акации и сирени. Теперь кусты были ещё гуще, зато приземистей. Иван пригляделся — молодая поросль лезла из земли, забивая старые пеньки. Очевидно, немцы в своё время вырубили здесь кусты, опасаясь партизан. И Пушкин уцелел, только ещё сильнее облупился. И даже скамейка сохранилась, надо же. А её нет.

Солнце садилось, и надо было думать, что делать дальше. А собственно, чего ему тут делать дальше? Пребывание в этом городке потеряло для него отныне всякий смысл…

— Ну что, Иван Семёнович, Земля и вправду круглая? И мир тесен?

Перед ним стояла всё та же красотка в тёмно-зелёном дорожном платье и чёрных туфельках. Впрочем, не стоит лукавить: не красотка — красавица. Вот только красота эта… Ну, неземная — лучше не скажешь. И даже немного боязно подумать, как с такой можно взять и лечь в постель…

— Девушка, ну зачем вам за мной шпионить? Я уже сказал — вешь не продажная…

— Да ладно, ладно. Не хотите, как хотите. Но не ночевать же вам на улице из-за несостоявшейся сделки?

Да, тут она нанесла Ивану мощный контрудар. И нечем ответить. Ночевать, конечно, можно и на этой вот лавке…

— Да, ночевать, конечно, можно и на этой вот лавке, но смысл? Даже если вы решили уехать, первый поезд будет только завтра после обеда.

Она решительно встала, ухватив его за рукав. Вырываться было бы очень глупо.

— Идёмте, тут недалеко. Будете спать в тепле и уюте. Со своей стороны я обещаю, что не буду пытаться обесчестить и лишить невинности товарища старшего сержанта. Зато у нас дома есть вкусный куриный суп.

Иван почувствовал раздражение. Куриный суп… Тут вся страна на карточках сидит, а у неё, видите ли, куриный суп…

Лазурные глаза серьёзны донельзя.

— Понимаю ваше раздражение, товарищ старший сержант. Пока вся страна, как один человек, сидит на карточках… Но что делать, если она уже погибла?

— Кто? — тупо спросил Иван вдруг севшим голосом. Как ноет сердце…

— Курица, кто же ещё. Соглашайтесь, уважаемый Иван Семёнович…

— Знаете что, мадам, катитесь вы колбасой!

Она отдёрнула руку, как от удара плетью. Прекрасные лазурные глаза налились жёстким светом.

— Это ваше последнее слово?

— Могу добавить, если тебе недостаточно — окончательно взъярился Иван, отрезая себе всякие пути к отступлению. Как ноет сердце… — Катись, сказал!

— Хам!!!

Словно в лоб Ивану влепили пулю из «парабеллума». Мир вокруг завертелся и погас.

Иван очнулся сразу, как вынырнул из воды. Он сидел в мягком кожаном кресле, запрокинув голову на высокую спинку.

— Как ваше самочувствие, дорогой Иван Семёнович? — сочувственно спросил мягкий мужской баритон.

Иван повернул голову. Справа от него стоял парень, по виду лет восемнадцати-девятнадцати, не больше. Тонкое, точёное лицо, словно вылепленное из алебастра. Кожа, как у девушки… Сопляк, маменькин сынок, не нюхавший фронта. Даром что накачан.

— Не надо. Не надо начинать с оскорблений. Вам ещё никто ничего плохого не сделал — вмешался другой голос, женский.

Тут Иван заметил и другую фигуру. И онемел.

Перед ним сидела женщина. Нет, нет, не просто женщина — дама столь ослепительной красоты, что выразить словами было просто невозможно. Если и существует в мире абсолютная красота, то вот она — вихрем пронеслось в голове у Ивана.

И тут его как поленом по голове. Постой-постой…

Он не произнёс ни слова. Он не издал ни звука. Как она узнала?

Он вдруг вспомнил разговор на лавочке с этой… прекрасной сукой. Да, да, точно — она же слово в слово повторяла мысли, звучавшие у него в голове, будто издевалась. Ну и ну…

Изумрудные глаза прекрасной дамы смотрят спокойно и мудро.

— Верно. Мы умеем читать мысли.

«Кто это мы?»