Роальд Даль - Свинья

Тетушка Глосспэн заявила, что «в жизни не пробовала ничего подобного». Теперь она выходила на крыльцо по утрам задолго до завтрака и усаживалась в свою качалку, раздумывая о предстоящем блюде, облизывая губы и вдыхая доносящийся из кухни аромат.

— Что ты готовишь сегодня, малыш? — звала она с крыльца.

— Попробуйте отгадать, тетя Глосспэн.

— Похоже на пирожки из корешков козлобородника, — говорила она, жадно принюхиваясь.

Затем появлялся он, десятилетний паренек, с победной улыбкой на лице и большой кастрюлей в руках, распространяющей аромат студня из пастернака с приправами.

— Вот что я тебе скажу, — поучала тетушка, глотая студень кусками. — Изволь сию же минуту взять бумагу и карандаш и приняться за «Кулинарную книгу».

Он поглядывал на нее, медленно жуя пастернак.

— Ей-богу! — настаивала она. — Я научила тебя писать и готовить, а теперь тебе нужно лишь объединить эти две науки. Ты напишешь «Кулинарную книгу», мой милый, и она прославит тебя по всему свету.

— Хорошо, — согласился он. — Я напишу.

И в тот же день Лексингтон принялся за первую страницу монументального труда, заполнившего всю его оставшуюся жизнь. Он назвал его «За хорошую и здоровую пищу».

6

Спустя шесть лет, к семнадцати годам, он записал свыше девяти тысяч рецептов, совершенно оригинальных и совершенно восхитительных. Но, к сожалению, труды его были прерваны трагической смертью тети Глосспэн. Ночью с ней случился ужасный приступ и вбежавший к ней в спальню Лексингтон увидел, как она с воплями и проклятиями мечется по постели, извиваясь как червяк. Да, зрелище было ужасным, и испуганный юноша в пижаме, ломая руки, бегал взад-вперед, не зная, что предпринять. Наконец, пытаясь ее успокоить, он принес из коровьего пруда ведро воды и выплеснул ей на голову, но это лишь ухудшило приступ и через час старая леди скончалась.

«Какое несчастье, — подумал бедняга, ущипнув ее несколько раз, чтобы убедиться, что она мертва. — И как внезапно! Как скоро и внезапно! Ведь еще пару часов назад она была в прекрасном настроении и даже съела три порции моей последней новинки — грибных котлет со специями, и похвалила их за сочность».

Горько проплакав несколько минут над горячо любимой тетей, он взял себя в руки, вынес ее из дома и похоронил позади коровника.

На следующий день, разбирая тетины пожитки, он наткнулся на конверт, надписанный ее почерком и адресованный ему. Он вскрыл его и извлек две пятидесятидолларовые купюры и письмо.

Любящая тебя тетя — Глосспэн.

Лексингтон, всегда повиновавшийся тете, сунул деньги в карман, надел ботинки и чистую рубашку и сошел в долину, в деревню, где жил доктор.

— Старушка Глосспэн? — осведомился доктор. — Боже мой, так она умерла?

— Конечно, умерла, — ответил юноша. — Если мы вернемся домой вместе, я выкопаю ее и вы убедитесь сами.

— Как глубоко ты ее зарыл?

— Пожалуй, футов на шесть—семь.

— А как давно?

— Около восьми часов.

— Ну тогда она умерла, — объявил доктор. — Вот свидетельство.

7

Итак, наш герой отправился в город Нью-Йорк на поиски мистера Цукермана. Лексингтон путешествовал пешком, спал под изгородями и питался ягодами и кореньями. Через шестнадцать дней он добрался до метрополии.

— Что за сказочное место! — вскричал он, стоя на углу Пятьдесят седьмой улицы и Пятой авеню и глазея по сторонам. — Никаких коров или куриц и ни одна из женщин не напоминает тетю Глосспэн!

Что касается Сэмюэла Цукермана, то его внешность показалась Лексингтону совершенно необычной.

Это был маленький человечек с синими щеками и лиловым носом. Когда он улыбался, у него во рту там и сям поблескивали кусочки золота. Он принял Лексингтона в своей роскошной конторе, тепло пожал ему руку и поздравил с кончиной тетушки.

— Полагаю, тебе известно, что твоя нежно любимая опекунша владела значительным состоянием? — спросил он.

— Вы говорите о коровах и курицах?

— Я говорю о пятистах тысячах долларов, — пояснил Цукерман.

— Сколько?

— Полмиллиона, мой мальчик. И она оставила их тебе.

Цукерман откинулся в кресле и сомкнул ладони на круглом животе. Одновременно он незаметно просунул указательный палец за жилет и под рубашку, чтобы поскрести кожу вокруг пупка, что было его любимым занятием, доставлявшим исключительное удовольствие.

— Конечно, мне придется вычесть пятьдесят процентов за услуги, — сказал он, — но у тебя останется целых двести пятьдесят тысяч.

— Я богат! — вскричал Лексингтон. — Это прекрасно! Скоро ли я получу деньги?

— К счастью, у меня самые дружеские отношения с местными налоговыми властями и я сумею уговорить их обойти формальности и сократить побочные выплаты.

— Как вы добры… — пробормотал Лексингтон.

— Естественно, мне придется дать кое-кому небольшой гонорар.

— Как скажете, мистер Цукерман.

— Думаю, ста тысяч будет достаточно.

— Господи, это не слишком много?

— Никогда не экономь на налоговых инспекторах и полицейских. Запомни это.

— Но что останется мне? — слабо проговорил юноша.

— Сто пятьдесят тысяч. Но из них следует вычесть похоронные издержки.

— Похоронные издержки?

— То есть, оплатить похоронное бюро. Разве не понятно?

— Но я похоронил ее сам, мистер Цукерман, — за коровником.

— Не сомневаюсь, — согласился поверенный. — И что же?

— Я не привык к похоронным бюро.

— Вот что, — терпеливо повторил Цукерман, — может, ты и не знаком с ними, но в этом штате есть закон, согласно которому никто не может наследовать ни единого пенни, пока не заплатит полностью похоронному бюро.

— Неужели есть такой закон ?

— Ну конечно. И весьма хороший закон. Похоронные бюро — наши великие национальные предприятия. Необходимо защищать их любой ценой.

Сам Цукерман, вместе с группой активистов-общественников, контролировал корпорацию, владеющую сетью из девяти роскошных похоронных бюро, не считая фабрики гробов в Бруклине и школы бальзамировщиков в Вашингтон-хайтс. Таким образом, таинство погребения имело в глазах мистера Цукермана глубокий религиозный смысл.

— Ты не имел права хоронить тетю подобным образом, — заметил он. — Никакого права.

— Мне очень жаль, мистер Цукерман.

— Это подрывает общественную мораль!

— Я сделаю все, что вы скажете, мистер Цукерман. Просто мне хотелось бы знать, сколько я получу, расплатившись за все.

Помолчав, Цукерман вздохнул, нахмурился и продолжил потихоньку очерчивать кончиком пальца границы пупка.