Энн Райс - Любовь и зло

Может, стоит немного прогуляться, выпить содовой в баре, даже не знаю. Знаю только, что я счастлив, совершенно счастлив.

Размышляя об этом, я развернулся и поглядел на двери, ведущие в гостиничный холл, просто так, не преследуя никакой особенной цели. И увидел там, сбоку от дверей, молодого человека, который стоял, скрестив руки на груди и привалившись к стене, и смотрел на меня. Он был таким же реальным, как и все остальные люди рядом с ним, высокий, как и Малхия, только со светлыми, чуть рыжеватыми волосами, большими голубыми глазами и в костюме защитного цвета, очень похожем на мой. Я отвернулся, чтобы избежать его пристального взгляда, а в следующий миг понял, насколько это странно: человек в точно таком же костюме, как у меня, так пристально на меня смотрит, кажется, с трудом сдерживая гнев.

Нет, это не гнев.

Я снова обернулся к нему. Он все еще смотрел. Это не гнев, а тревога.

«Так это ты мой ангел-хранитель!»

Он едва заметно кивнул мне.

На меня нахлынуло удивительное ощущение всеобщего благоденствия. Тревога улеглась. «Я слышал твой голос! Слышал тебя в хоре других ангелов». Я был зачарован и странным образом утешен, и все это случилось за долю секунды.

Из дверей фойе вышло несколько постояльцев, они заслонили собой фигуру молодого человека, а когда свернули на дорожку, я понял, что ангел уже исчез.

Сердце учащенно забилось. Я точно все это видел? Он действительно смотрел на меня? Он правда мне кивнул? Образ стремительно стирался из памяти. Кто-то стоял у дверей, это верно, однако теперь уже никак не вспомнить, что именно происходило, никак не проанализировать.

Я отбросил все мысли. Если он мой ангел-хранитель, то чем он занимался, кроме того, что меня охранял? А если это не он, если это был кто-то другой, ну тогда какое мне вообще дело? Воспоминание продолжало стираться. Потом надо обязательно поговорить об этом с Малхией. Малхия наверняка знает, кто это был. Малхия же был со мной. «Ох, какие же мы маловерные существа».

Внезапно меня охватило необычайное умиротворение. Ты дитя ангелов, подумал я, и ангелы ведут к тебе Лиону и твоего сына.

Я отправился на прогулку вокруг гостиницы «Миссион-инн», размышляя о том, какой чудесно прохладный выдался в Калифорнии день, вышагивая мимо своих любимых фонтанов, дверей в церковном духе, патио, антикварных украшенийи всего прочего, а потом настало время встречать их.

Я вернулся к началу дорожки, к дверям фойе, и принялся ждать, когда же два человека подойдут и остановятся под низкой аркой кампанарио с ее многочисленными колоколами.

Я пробыл там не больше пяти минут, вышагивая взад-вперед, поглядывая на часы, время от времени заходя в фойе иснова возвращаясь, а потом вдруг понял, что среди непрерывного потока пешеходов два человека неподвижно стоят прямо под колоколами, именно так, как я просил.

Мне показалось, что сердце сейчас остановится.

Я знал, что Лиона должна быть хороша собой, потому что помнил ее как красивую девочку, однако же тогда это был всего лишь бутон, превратившийся теперь в великолепный цветок, и мне хотелось просто стоять и смотреть на нее, упиваясь красотой этой женщины.

Лионе всего двадцать семь. В свои двадцать восемь я понимал, что это совсем немного, но она оказалась по-настоящему женственной и одета с безукоризненным вкусом.

На Лионе был красный костюм: приталенный пиджак, чуть расклешенная юбка до колена. Воротник розовой блузки расстегнут, на шее виднелась одинокая нитка жемчуга. Из нагрудного кармана пиджака выглядывал краешек розового носового платка, а сумочка — из патентованной кожи розового цвета, так же как и элегантные туфли на высоком каблуке.

В этом наряде она словно явилась с обложки журнала.

Длинные густые темные волосы свободно спадали на плечи, они лишь были откинуты со лба и, наверное, прихвачены на затылке заколкой — в детстве она всегда носила так.

Меня охватило ощущение, что такой я запомню ее навсегда. И неважно, что случится в следующий миг и в далеком будущем. Я просто никогда не забуду, как она выглядит сейчас, как она великолепна в красном, с густыми черными волосами, распущенными, как в детстве.

На самом деле мне на память пришел эпизод из фильма, который многие любят.

В фильме «Гражданин Кейн» пожилой человек по фамилии Бернштейн рассуждает о том, что запечатлевает память и как нас может поразить какая-нибудь сцена, какую мы наблюдали всего несколько секунд. В его случае это оказалась молодая женщина, которую он видел мельком на проходящем мимо пароме. «На ней было белое платье, — рассказывает он, — и в руке белый зонтик от солнца. Я видел ее всего секунду, а она и вовсе не видела меня, но с тех пор не проходит и месяца, чтобы я не вспоминал эту девушку».

А я знал, что теперь всегда буду помнить Лиону именно такой, какая она сейчас. Она оглядывалась по сторонам с той же уверенностью и самообладанием, как и прежде, и еще с самой настоящей смелостью, которая всегда ассоциировалась у меня с ее прямодушными словами и жестами.

Я не верил своим глазам, так хорошаона была. Я не верил своим глазам, такой изумительно прекрасной она стала.

Однако же рядом с Лионой стоял десятилетний мальчик, мой сын, и стоило мне на него взглянуть, как я увидел перед собой брата Джейкоба, погибшего как раз в этом возрасте. Горло у меня сжалось, глаза заволокло слезами. Это же мой сын! Нет, я не хочу встречать их слезами, подумал я, но только успел вынуть носовой платок, как Лиона заметила меня, улыбнулась, взяв сына за руку, подошла по дорожке прямо ко мне и сказала радостно и убежденно:

— Тоби, я узнала бы тебя где угодно. Ты нисколько не изменился.

Ее улыбка была такой жизнерадостной и искренней, что я не смог ответить. Я лишился слов. Не мог высказать, что означает для меня ее приезд. А когда я взглянул на глядевшего на меня маленького мальчика, на темноволосую и темноглазую копию моего давно умершего брата Джейкоба, на маленького мальчика, прекрасного внешне, уверенного и смышленого, на сына, которым гордился бы каждый, на чудесного, замечательного ребенка, я не смог удержаться от слез.

— Я тоже заплачу, если ты не перестанешь, — сказала Лиона. Она протянула руку и положила мне на плечо.

В ней не было никаких сомнений или колебаний, и когда я мысленно отметил это, то понял, что она не сомневалась никогда. Она всегда была уверенная и сильная, и ее мягкий, глубокий голос как нельзя лучше соответствовал ее щедрой душе.

Щедрая, это слово само пришло, пока я смотрел Лионе в глаза, а она улыбалась мне. Она щедрая. Щедрая и любящая, она проделала такой долгий путь, потому что я попросил ее, и тут я поймал себя на том, что говорю об этом вслух: