Фред Стюарт - Вальс Мефисто

– Я играл ее.

– Прекрасно. Потренируйте партию второго рояля. В следующую субботу у нас вечеринка. Приводите жену, а после ужина мы с вами исполним Моцарта. Или у вас другие планы?

– Пожалуй, нет, – сказал Майлз, снова удивляясь старику. – Мы были бы в восторге, хотя…

– В чем дело?

– Просто, я уже никуда не гожусь, мистер Эли.

– Молодой человек, позвольте судить об этом мне. Уверяю, вы молодцом. С такими руками следует играть, а не брать интервью у древних старцев наподобие меня. Итак, мы сыграем Моцарта и, возможно, я смогу вновь заинтересовать вас музыкой… А теперь – ваш первый вопрос?

Пола Кларксон и Мэгги ван Арсдэйл закрыли свой магазинчик на Бликер-стрит в шесть вечера и отправились к Мэгги, квартира которой находилась на восьмом этаже кооперативного дома и окнами выходила на площадь Вашингтона. Пола забрала Эбби, увлеченно следившую вместе с малышами Мэгги за приключениями «Мальчика Джунглей» на телеэкране, и они пошли домой. Когда Пола с дочерью оказались у красного кирпичного дома, два верхних этажа которого ей с Майлзом посчастливилось снять пять лет назад, было уже без четверти семь. Доброжелательные гомосексуалисты, владельцы антикварной лавки на первом этаже, как раз запирали двери. Отыскивая ключ. Пола дружелюбно махнула им рукой – как ни удивительно, но звали их Рэндом и Хаус[1], – затем открыла собственный вход и поднялась вслед за Эбби вверх по узкой лестнице старинного дома. Квартира размещалась как бы вверх ногами: две спальни, ванная и крошечный кабинет – внизу, а кухня и гостиная – наверху. Но это ничуть не мешало, и друзья лишь завидовали их жилью в отдельном райском местечке с контролируемой рентой посреди огромного мегаполиса.

Пола приказала Эбби принять ванну пока она займется ужином и, поцеловав дочь, отправилась на второй этаж квартиры. Майлз уже сидел в маленькой кухне с бокалом. шабли в руке.

– Ну, как твой маэстро? – осведомилась она, целуя мужа.

– Очень мил. Правда, немного помешан на руках, – отвечал Майлз. Наблюдая, как Пола ставила в духовку цыпленка, он рассказал ей о странном утреннем интервью с Дунканом.

– Мне здорово повезло. Знаешь, он был чертовски зол, когда я появился. Но после этой странной истории с руками его словно подменили. Я получил отличнейшее интервью.

– Что ты имеешь в виду, говоря о его хобби? Он в самом деле коллекционирует руки?

– Понятия не имею, – пожал плечами Майлз.

– И он хочет сыграть с тобой на двух роялях на следующей неделе?

– Ну да. Только не спрашивай почему: как будто он не может заполучит для игры лучших профессионалов. Впрочем, это похоже на лесть. Ты не хочешь шерри?

– Нет, благодарю. И пожалуйста, дорогой, не пей так быстро.

Майлз, с насмешливо-пьяной физиономией наполнил бокал.

– Но мне нравится пить. До того момента, пока не услышу легкий «щелчок» в голове…

– Ну ладно. А какова его дочь?

– Госпожа де Ланкрэ? Я бы сказал, что она самая прекрасная женщина на свете, не считая моей собеседницы. Пола уселась за маленький столик.

– Надеюсь, мне еще не пора волноваться? Он засмеялся и потянулся через стол.

– Ни в коем случае. Роксанна прекрасна, но ее присутствие навевает холод. Она следит за отцом словно ястреб: ездит за ним в гастрольные поездки и занимается менеджментом. Судя по тому, о чем она мне сообщила, у нее почти отсутствует личная жизнь.

– А как же мистер де Ланкрэ?

– О, она давно с ним развелась. Лет десять или больше того. Пожалуй, она счастлива с отцом, но они – странная пара. Я все еще не понимаю, для чего ему понадобилось играть Моцарта со мной? С пианистом, дебют которого отличился самыми слабыми отзывами со времен Флоренса Дженкинса…

Хотя Майлз и вспоминал сейчас о дебюте в Таун-холле со спокойной небрежностью. Пола знала, что воспоминания все еще ранили его. У Майлза были все данные для успешной музыкальной карьеры? великолепные руки, одаренность и тонкий слух. Но ему не хватало напористости, готовности заниматься по восемь-десять часов в день. В нем все еще таился мечтатель, полезный в литературной работе, но неприемлемый в музыке. Все это проявилось в непростительно неряшливом дебюте. Она помнила его отчаяние, вызванное неудачей. И помнила, как целых семь месяцев вытаскивала мужа из пьяной апатии, настраивала на новую карьеру, полную новых надежд. Пола всегда испытывала радость от того, что помогла ему, наконец, в литературной работе.

Теперь эти шесть лет упорного труда начали приносить доход, и Майлз находился в преддверии писательского успеха. Но Пола знала, что первой его любовью было фортепиано и, несмотря на желанный успех в литературе, он всегда останется лишь хорошим дублером того, кем мог бы стать.

Поужинав, Майлз уселся за старинное пианино в гостиной и кое-как «прошел» Моцарта. Техника была слабой, пианино расстроено до предела и исполнение казалось, в лучшем случае, любительским.

Ей пришлось согласиться с тем, что Дункан Эли действительно подобрал себе партнера по какому-то странному принципу.

– Слава Богу, что я не прибавил в весе со школьных лет, – заметил Майлз в следующую субботу, рассматривая себя в зеркале шкафа. Смокинг был старомоден, но сидел хорошо.

– Он тебе идет, – заверила Пола. – Когда ты надевал его в последний раз?

– На вручение адвокатской степени брату Арта Кохена, четыре года назад. А что наденешь ты?

– Никак не могу выбрать между «Мэйнбокер», «Норрель» и «Галанос»…

– Ясно. С приветом Жаклин Кеннеди от Гринвич-вилидж.

– Поэтому я надену платье от Орбаха.

Она извлекла белое красивое платье с отделанным бисером корсажем, за которое выложила в прошлом году сто двадцать долларов. Хотя Пола и могла запросто покупать себе одежду по оптовым ценам, благодаря своим связям на Седьмой авеню, она по-прежнему любила посещать магазины и периодически приобретала понравившиеся вещи за полную стоимость.

– Постарайся выглядеть получше, – посоветовал Майлз, поправляя черный галстук. – Там будет довольно экстравагантное общество и мы не должны казаться слишком бедными родственниками.

Пола промолчала, хотя замечание мужа задело ее. На прошлой неделе Майлз провел две репетиции с Дунканом Эли и каждый раз, возвратившись, уделял пианисту и его дочери слишком много внимания. Он забыл свои мысли о странности этой пары; все было в полном порядке. Роксанна казалась роскошной, мастерство Дункана – фантастическим, их дом – сказочным, а сами они «знали всех, кого стоило знать» и поражали добротой, великодушием и остроумием… Это действовало Поле на нервы, и каждый раз после его похвал, они нравились ей все меньше.