Николай Берг - Ночная смена. Остров живых

Ознакомительный фрагмент

Он был очень спокойным и работящим человеком — причем руки у него были золотые. Одинаково мог починить часы и сделать легкую и удобную мебель, сделать сруб для дома или починить резную раму для старинного зеркала. Неторопливый, добродушный.

Про войну рассказывать не любил. Свое участие в ней оценивал скромно. Потому я, воспитанный на поганой совковой ГЛАВПУРовской пропаганде, считал, что вообще-то, раз солдат не убил пару сотен немцев и не сжег десяток немецких танков — то и говорить не о чем.

Это большая беда — про войну наши воевавшие рассказывать не любили — берегли нас от тех ужасов, а пропагандисты, как правило, были из "героев Ташкентского фронта" и потому их стараниями сейчас разные выкидыши от истории плетут невиданную чушь — и им верят внуки и правнуки тех, кто победил великолепную германо-европейскую армию, кто дал нам жить и так напугал наших неприятелей, что полвека мы не воевали — нас боялись. Вот кстати битые немцы про войну рассказывать любили. Такие мемуары понаписали, что любо-дорого. Посчитать если — так они дважды все наше население постреляли, все танки пожгли и всю авиацию сбили — почему опозорились в конце войны сдачей своей столицы и безоговорочной капитуляцией — совершенно непонятно.

Еще будучи совсем мелким я сильно удивился, когда мы с дедом мылись в бане. У деда правая ягодица сверху была украшена пятачком тонкой блестящей кожицы, а вот снизу отсутствовал здоровенный кусок — с мой кулак, причем там шрам был страшным и здоровенным. Каким-то перекрученным, сине — багровым, в жгутах рубцовой ткани.

Естественно я поинтересовался. Дед, смутившись, объяснил, что это пулевое ранение.

Навылет.

Должен признаться, что как-то мне это показалось диким. Ведь все ранения у смелых — спереди. А тут сзади. Да еще в попу. Совсем как-то неловко. Очень нехорошо. Хотя деда жалко, конечно, но как-то стыдно и нехорошо.

На том дело и закончилось. В разговорах с мальчишками "про войну" я эту тему старательно обтекал. В семье были еще воевавшие, но все они как-то категорически не вписывались в плакатный образ бойца-победителя.

Часто в гости приходил брат деда. С одной стороны — он был моряком, участвовал в обороне Одессы, списавшись там с корабля на берег — в морскую пехоту.

Это звучало дико — морская пехота. Сейчас такое представить трудно — потому как американцы со своими маринами — морскими пехотинцами — так всем прожужжали уши, что теперешние дети, небось, скорее пехоте удивятся. А вот в то время, когда я был маленьким — как — то странно это звучало.

Как какой-то суррогат пехоты. Моряки же должны на кораблях воевать, а то вдруг — в пехоте. Все равно как спешенный танкист или летчик.

Потом брат деда воевал под Севастополем. Там и попал в плен. Ну, как так в плен?

А героически подорвать себя гранатой? С десятками немцев? И хотя дед уважительно отзывался о том, как воевал его брат, к самому брату он относился не очень хорошо.

Я это понимал так — брат деда женился на некрасивой бесцеремонной толстой бабе с трубным голосом, много пьет и с дедом часто спорит. Отсюда и прохладность в отношениях.

Сильно потом уже узнал, что брат деда после немецкого плена и, хватанув еще конца войны после освобождения, все время был уверен, что скоро будет новая война и потому глупо заводить детей, а надо жить в свое удовольствие. Ладный умный парень стремительно спился. И красивые женщины, идя чередой, как-то незаметно превратились в страшноватых баб, последней из которых хватило ума держать мужа (таки убедила расписаться) постоянно датым. Меня еще удивляло, что она отмеривает ему из бутылочки, которая всегда была у нее в сумке, дозы портвешка — по чуть-чуть, но довольно часто.

Деду не нравилось, когда его брат начинал над ним посмеиваться — ишь выводок родил, а вот сейчас война будет — и все. Я-де хоть пожил! Не нравилось, что пьет. Не нравилась его беспардонная жена…

А потом мне попалась книжка Ремарка "На западном фронте без перемен". Этого писателя я уважал — и потому отношение его героя к ранениям в задницу, как к совершенно одинаковым с другими — меня удивили и заставили подумать. То, что и смелый может получить рану в спину, а тем более в задницу — это я тоже понял.

Опять же и бабушка как — то невзначай вспомнила, когда я пришел из школы с разбитым носом, что вот дед-то в драке был крут и обидеть его было непросто и что она — будучи завидной невестой с выбором — выбрала его после того, как он на деревенских посиделках отлупил деревянной лавкой целую кодлу пришедших озорничать парней из соседской деревни.

То, что мне удалось в свое время выспросить у скупо рассказывавшего деда, запомнилось. Получилось отрывочно и не очень точно — дед-то мне называл и деревни и части и фамилии генералов и другого начальства, фамилии товарищей — он все это отлично помнил. Забывал то, что было час назад — а то, что было тогда — помнил точно — и не путался.

В финскую войну дед служил в зенитно-пулеметной роте. Это счетверенные станковые пулеметы "Максим" на тяжеленной тумбе, установленные в кузовах грузовиков.

Работы было много, боев мало. У финнов было негусто самолетов, летали они редко.

Финская армия дралась за свою землю свирепо и потери в нашей пехоте, штурмовавшей линию Маннергейма, были серьезны. Деду запомнились наши горелые танки — особенно многобашенные монстры. Дырочка в броне маленькая, а танк сгорел, люки закрыты и горелым мясом пахнет вместе с горелой резиной. Или — если не горелый — под танком и на броне кровь студнем…

Выбили финнов из деревни. Танки по улицам ездят спокойно, а пехотинцев тут же расстреливают непойми откуда. Прибыло начальство. Распорядилось. Пришли огнеметные танки — маленькие с длинным стволом, на конце которого горел шмат пакли — от этого огня вспыхивала струя горючей жидкости. Сожгли дома. Оказалось, что стрельба велась из подвалов, переоборудованных в доты. Саперы эти подвалы подорвали практически без потерь — вместе с их гарнизонами. Ходили слухи, что у финнов воюют и женщины.

Дед ни разу среди мертвых финнов женщин не видел, но эту точку зрения разделял уверенно. Ему надо было с приятелем перейти открытое пространство между двумя рощицами — на виду у финнов. Решили дернуть "на авось" — обходить больно не хотелось.

Только вышли — с того края — из кустов, куда они направлялись, им кричат: " Не ходите здесь! Снайпер стреляет!" И — хлоп выстрел. Мимо!

Дед и его приятель пустились бегом. Еще выстрел — и еще мимо.

Дед был твердо уверен — женщина стреляла, потому и промазала. Мужик бы двух дурней ленивых не упустил бы.