Фрэнк Лонг - Мозгоеды

Генри Уэллс наклонился вперед и откинул волосы с правого виска.

— Вот она, рана, — промолвил он. — Что вы об этом скажете? — И он указал пальцем на небольшое круглое отверстие в черепе. — Похоже на пулевое ранение, — пояснил он, — да только никаких следов крови не было, и можно далеко вглубь заглянуть. Такое ощущение, что ведет оно ровнехонько в середку головы. С такими ранами не живут.

Говард вскочил на ноги — и теперь пепелил моего соседа яростным, обвиняющим взглядом.

— Зачем вы нам врете? — заорал он. — Зачем вы нам рассказываете весь этот бред? Длинная рука, тоже мне! Да вы были в стельку пьяны! Пьяны — и между тем преуспели в том, ради чего я трудился до кровавого пота. Если бы я только сумел заставить моих читателей почувствовать этот ужас, изведать его хоть на краткий миг — ужас, что вы якобы пережили в лесах, я был бы причислен к бессмертным — я превзошел бы самого Эдгара По, самого Готорна. А вы — неуклюжий пьяный лжец…

Я в свою очередь поднялся и яростно запротестовал:

— Он не лжет! В него стреляли — кто-то выстрелил ему в голову. Ты только погляди на эту рану. Господи, да ты не имеешь никакого права его оскорблять!

Ярость Говарда улеглась, огонь в глазах погас.

— Простите меня, — покаялся он. — Ты не в состоянии себе представить, как мне хочется поймать этот высший ужас и увековечить его на бумаге, а вот ему это удалось играючи. Если бы он только предупредил, что станет описывать нечто подобное, я бы все законспектировал. Но разумеется, он сам не сознает, что он настоящий художник. Блестяще он сыграл, что и говорить, но повторить он наверняка не сможет. Прошу прощения, что я вспылил, — приношу свои извинения. Хотите, я схожу за доктором? Рана и впрямь серьезная.

Мой сосед покачал головой.

— Не нужен мне доктор, — заверил он. — У доктора я уже был. Никакой пули у меня в голове нет — дырка проделана не пулей. Когда доктор не смог объяснить, в чем дело, я над ним посмеялся. Ненавижу докторов; и в гробу я видал идиотов, которые считают, я вру. В гробу я видал людей, которые мне не верят, когда я рассказываю как на духу, что своими глазами видал длинную белую тварь — вот как вас вижу, — она соскользнула вниз по дереву.

Невзирая на протесты моего соседа, Говард уже изучал его рану.

— Дыра проделана чем-то острым и круглым, — сообщил он. — Занятно, но ткани не повреждены. Нож или пуля оставили бы рваный край.

Я кивнул и наклонился рассмотреть рану поближе. И тут Уэллс пронзительно завопил и схватился руками за голову.

— Ахххх! — захлебнулся он. — Снова началось — ужасный, чудовищный холод!

Говард вытаращился на него.

— Только не ждите, что я поверю в эту чушь! — негодующе воскликнул он.

Но Уэллс, держась за голову, в агонии метался по комнате.

— Не могу больше, не могу! — кричал он. — У меня мозг леденеет. Это не обычный холод, нет. О господи! Вы ничего подобного в жизни не чувствовали. Он жжет, испепеляет, рвет на куски. Словно кислота.

Я тронул его за плечо, пытаясь успокоить, но Уэллс оттолкнул меня и кинулся к двери.

— Я должен отсюда выбраться, — визжал он. — Эта тварь хочет на простор. В моей голове она не поместится. Ей нужна ночь — бескрайняя ночь. Она упивается ночной тьмой…

Уэллс распахнул дверь и исчез в тумане. Говард вытер лоб рукавом и рухнул в кресло.

— Псих, — подвел он итог. — Трагический случай маниакально-депрессивного психоза. Кто бы мог ожидать? Рассказанная им история — это никакое не искусство. Просто кошмарный грибок, порождение больного мозга.

— Да, — согласился я. — Но как ты объяснишь отверстие в голове?

— А, это? — Говард пожал плечами. — Да оно небось всегда там было — наверняка что-то врожденное.

— Чушь, — отрезал я. — Никакой дыры в черепе у него никогда не было. Лично я считаю, что в него стреляли. Надо что-то делать. Ему необходима медицинская помощь. Позвоню-ка я доктору Смиту.

— Вмешиваться бесполезно, — возразил Говард. — Эту дыру проделала не пуля. Советую тебе позабыть о нем до завтра. Помешательство может быть временным, вероятно, оно само пройдет, и тогда твой сосед будет винить нас за вмешательство. Если он и завтра будет вести себя неуравновешенно, если заявится сюда и примется шуметь, тогда и впрямь придется сообщить куда надо. За ним вообще такое водится?

— Нет, — заверил я. — Он всегда вел себя в высшей степени разумно. Пожалуй, я с тобой соглашусь и подожду до завтра. Но дыра в голове меня по-прежнему озадачивает.

— А меня больше занимает рассказанная им история, — отозвался Говард. — Запишу-ка я ее, пока не забыл. Разумеется, воссоздать этот почти осязаемый ужас так, как он, у меня не получится, но, может, удастся уловить хоть малую толику странного, нездешнего ощущения.

Мой друг снял колпачок с ручки и принялся покрывать бумагу прихотливыми фразами.

Поежившись, я прикрыл дверь.

Несколько минут тишину в комнате нарушало только царапанье ручки по бумаге. Несколько минут царило безмолвие — и вдруг послышались пронзительные вопли. Или стоны?

Мы услышали крики даже сквозь закрытую дверь: они перекрывали голоса туманных сирен и плеск волн на Маллиганском взморье. Они заглушали миллионы ночных звуков, что ужасали и удручали нас, пока мы сидели за беседой в одиноком, одетом туманом доме. Мы различали этот голос так ясно, что на мгновение померещилось, будто он раздается едва ли не под окном. Лишь когда затяжные, пронзительные стенания прозвенели еще раз и еще, стало ясно, что расстояние до них немалое. Медленно пришло осознание, что крики доносятся издалека — возможно, из Маллиганского леса.

— Душа под пыткой, — пробормотал Говард. — Бедная проклятая душа в когтях того самого ужаса, о котором я тебе рассказывал, — ужаса, который я знал и чувствовал многие годы.

Пошатываясь, он поднялся на ноги. Глаза его горели, дышал он прерывисто и тяжело.

Я схватил друга за плечи и основательно его встряхнул.

— Не следует отождествлять себя с персонажами собственных историй, — воскликнул я. — Какой-то бедолага попал в беду. Не знаю, что там случилось. Может, корабль затонул. Сейчас надену непромокаемый плащ и выясню, в чем дело. Думается, мы кому-то нужны.

— Очень может быть, что мы и впрямь нужны, — медленно повторил Говард. — Очень может быть, что нужны. Одной жертвы твари будет мало. Ты только представь это долгое путешествие сквозь пространство, жажду и мучительный голод, что тварь изведала! Глупо предполагать, что она удовольствуется одной жертвой!

А в следующий миг Говард разом преобразился. Свет в глазах погас, голос уже не дрожал. Он передернулся.