Стивен Кинг - Ученик дьявола

— Моя жена, — сказал Дуссандер сентиментально. — Она умерла в 1955 после болезни легких. Я тогда работал чертежником в компании «Меншлер Моторс Уоркс» в Эссене. Я ужасно переживал.

Тодд продолжал улыбаться. Он подошел ближе, словно желая получше рассмотреть фотографию. Но вместо этого вдруг потрогал абажур небольшой настольной лампы.

— Не трогай! — резко крикнул Дуссандер.

Тодд аж отскочил.

— Вот это да! — искренне признался он. — Настоящий командный голос. А это у Эльзы Кох были абажуры из человеческой кожи, да? И еще она проделывала фокус с маленькими газовыми трубочками.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Дуссандер.

На телевизоре лежала пачка сигарет «Кул» без фильтра. Он предложил сигарету Тодду.

— Закуришь? — спросил Дуссандер и улыбнулся.

Улыбка была недоброй.

— Нет. От сигарет бывает рак легких. Мой отец раньше курил, а потом бросил. Он вступил в Клуб бросивших курить.

— Неужели?

Дуссандер достал деревянную спичку из кармана халата и бездумно чиркнул ею о пластиковый корпус телевизора. Выпуская дым, он сказал:

— Ты мог бы привести мне хоть одну причину, почему мне не вызвать полицию и не рассказать о твоих чудовищных обвинениях. Есть хоть одна причина? Говори быстро, парень. Телефон в прихожей. Я думаю, твой отец тебя выпорет. И тебе за обедом потом придется с неделю сидеть на подушке, да?

— Мои родители не сторонники порки. Телесные наказания порождают больше проблем, чем решают. — Глаза Тодда вдруг сверкнули. — А вы кого-нибудь из них пороли? А женщин? Вы снимали с них одежду и…

Со сдавленным стоном Дуссандер направился к телефону.

Тодд холодно произнес:

— Вам лучше этого не делать.

Дуссандер повернулся. Взвешенным тоном, который несколько портило отсутствие вставных зубов, он сказал:

— Вот что я скажу тебе, мальчик, скажу раз и навсегда. Мое имя Артур Денкер. Я его никогда не изменял, даже не американизировал. Артуром меня назвал отец, который очень увлекался рассказами Артура Конан Дойля. Я никогда не был ни Ду-зандером, ни Гиммлером, ни Санта-Клаусом. Я был лейтенантом запаса во время войны, и никогда не вступал в нацистскую партию. В берлинской каше я варился три года. Принял эти взгляды в конце тридцатых, когда женился в первый раз, и тогда поддерживал Гитлера. Он покончил с депрессией и вернул стране часть той гордости, которую мы потеряли после отвратительного и позорного Версальского договора. Считаю, что поддерживал его, в основном, потому, что у меня снова была работа и табак, и не надо было подбирать окурки на улицах, если хотелось курить. Тогда, в конце тридцатых, он мне казался великим. И был по-своему великим человеком. Но под конец стал безумцем, направляющим мифические армии по указанию астролога. Он даже собаке своей — Блонди — дал капсулу с ядом. Поступок безумца — к концу войны они все обезумели: пели песню Хорста Весселя и поили ядом своих детей. 2 мая мой полк сдался в плен американцам. Я помню, что рядовой по фамилии Хакенмайер дал мне шоколадку. Я плакал. Уже незачем было сражаться: война закончилась, хотя, по правде говоря, она кончилась еще в феврале. Я был интернирован в Эссен и со мной обращались нормально. Мы по радио слушали процесс в Нюрнберге, и когда Геринг покончил с собой, я сменял четырнадцать американских сигарет на полбутылки шнапса и напился. Освободили в январе 1946. Я ставил колеса на автомобили в «Меншлер Моторс Уоркс» в Эссене до 1963, потом вышел на пенсию и эмигрировал в Штаты. Приехать сюда я мечтал давно. В 1967 получил гражданство. Я — американец. Имею право голосовать. И никакого Буэнос-Айреса, никакого наркобизнеса, никакого Берлина, никакой Кубы — он произносил протяжно Ку-уба — а теперь, если ты не уйдешь, я позвоню в полицию.

Он видел, что Тодд не пошевелился. Тогда вышел в прихожую и снял трубку. Тодд по-прежнему стоял в гостиной, у стола с небольшой лампой.

Дуссандер стал набирать номер. Тодд наблюдал за ним, но его сердце билось все чаще. После четвертой цифры Дуссандер повернулся и посмотрел. Плечи его обвисли. Он положил трубку.

— Мальчишка, — выдохнул он. — Пацан.

Тодд улыбался широко, но скромно.

— Как ты узнал?

— Немного удачи и много тяжелой работы, — ответил Тодд. — У меня есть товарищ, его зовут Гарольд Пеглер, но друзья называют его Фокси. Он играет в защите второй базы у нас в команде. А у его отца в гараже полно журналов. Целые кипы. Военных журналов. Оки старые. Я искал более свежие, но продавец в киоске напротив школы сказал, что большинство из них уже не выходит. Во многих есть фотографии фрицев, — я имею в виду немецких солдат, — и японцев, издевающихся над женщинами. И статьи о концентрационных лагерях. Я чуть не рехнулся на этих лагерях.

— Ты на этом, повелся, — Дуссандер уставился на него, почесывая щеку с характерным абразивным звуком.

— Повелся. Ну знаете, меня это захватило. Мне стало интересно.

Тодд запомнил тот день в гараже Фокси во всех мельчайших подробностях — более точно и ясно, чем все остальное в жизни. Он вспомнил, как в четвертом классе перед Днем карьеры миссис Андерсон (все дети называли ее Кроликом из-за крупных передних зубов) говорила им о том, что она называла «Свой главный интерес».

— Он возникает внезапно, — торжественно изрекала она. — Однажды впервые увидишь что-то и сразу почувствуешь, что ты обрел «Свой главный интерес». Это — как ключ в момент открывания замка. Или первая любовь. Вот почему, дети, День карьеры имеет такое огромное значение — он может стать днем, когда вы найдете «Свой главный интерес». — И она стала рассказывать о своем главном интересе, который, как оказалось, заключался не в том, чтобы учить четвероклассников, а коллекционировать открытки девятнадцатого века.

Тодд тогда считал, что все это чушь собачья, но потом в гараже Фокси вспомнил каждое ее слово и подумал, что, может быть, она не так уж не права.

В тот день запускали цветные ракеты и устроили фейерверк. Тодд запомнил запах гари — жаркий и жирный. Запомнил стрижку Фокси «ежик» и хлопья бриолина, прилипшие к его лбу. Он запомнил все.

— Здесь где-то должны быть комиксы, — сказал Фокси. У его матери с похмелья болела голова, и она вытолкала их из дома, чтобы не шумели. — Потрясные комиксы, в основном вестерны, но есть и «Турок», «Сын камней», и…

— А это что за журналы? — спросил Тодд, указывая на огромные стопки подшивок в картонных коробках под лестницей.

— Да так, ничего хорошего, — ответил Фокси, — документальные рассказы о войне. Скукотища.

— Можно посмотреть?

— Конечно. А я поищу комиксы.