Готика Белого Отребья - Эдвард Ли

Зажав компьютер под мышкой, он вышел из комнаты, повернулся и остановился, широко раскрыв глаза, когда в его сознании всплыло слово “мудак”. Казалось, что это слово прозвучало с левой стороны, как будто чьи-то губы произнесли его в дюйме от его уха, но когда он повернулся, там никого не было.

Хуже всего было то, что это слово, казалось, было произнесено его собственным голосом.

— Не паникуй, — сказал он себе вслух. — Я уже свыкся с мыслью, что сошел с ума… Так что… с ней и буду работать.

Он весело зашагал к лестнице и на полпути остановился перед портретом угрюмого длиннолицего мужчины, в старой спортивной куртке и тонком галстуке. Работа над эскизом не была произведением неквалифицированного художника, в то время как понятие жуткости просачивалось обратно. КТО этот человек? Он выглядит ТАКИМ знакомым…

Неважно. Я и так уже спятил. Ну и что с того? Это… интересно. Ги Де Мопассан со временем сошел с ума, как и Керуак, Хемингуэй, Свифт, По. Я бы сказал, что я в хорошей компании!

Внизу, в вестибюле, миссис Говард улыбнулась ему.

— Привет! — cказала она, почему-то вставая на цыпочки, что только подчеркивало упругость ее груди. Сделала ли она этот жест нарочно? — Как у вас дела в этот прекрасный день?

— Лучше и быть не может, миссис Говард, — он, ну, в какой-то степени обошел правду. — Как видите, у меня с собой портативный компьютер, и я подумал, не могу ли я посидеть в вестибюле и немного попиcать. Это прекрасная творческая обстановка для писателя. Немного величия ушедших лучших дней.

Эта мысль, казалось, взволновала ее.

— О, пожалуйста! Для меня было бы честью, если бы знаменитый писатель работал над своим новым шедевром в моей гостиной!

Я не настолько знаменит, — подумал он. — Но ШЕДЕВР я вам обещаю. Литературная Хроника писательского безумия! Это будет лучше, чем Томас Де Квинси![40]

— Благодарю вас, миссис Говард.

— А если вам нужен “Aспирин”, то у меня тут его целое ведро.

- “Аспирин”? - cпросил он.

— Я должна была предупредить вас насчет выпивания с моей дочерью и ее подругой Дон. Эти девчонки? Они могут перепить большинство парней в нашем городе. Они продолжают пить, когда большинство парней уже под столом. Видите ли, я не могла не подслушать, что прошлой ночью вы, эм, немного "были уставший", как говорила моя мама.

Писатель вздрогнул.

— Да, признаюсь, я выпил немало пива, миссис Говард, — а потом ваша благородная дочь подсыпала ГЕРОИН в одно из них! — Но… э-э… это все, что вы слышали?

Миссис Говард рассмеялась неприятным смехом.

— Конечно! А вы что, боитесь, что она наябедничала на вас за плохое поведение? — и её смех продолжился с новой силой.

Леди, вчера вечером я содомировал труп в анальное отверстие! Это соответствует вашему определению плохого поведения?

— Вчера она сказала мне только то, что сегодня у вас с ней свидание, и я хочу сказать вам, что я несказанно рада знать, что моя любимая дочь встречается с известным писателем!

Блядь, — подумал Писатель. — Я забыл об этом.

— Да, да, — пробормотал он. — Вы можете быть уверены, что я тоже с нетерпением жду этого. А теперь я вернусь к своему писательскому одиночеству, и займусь какой-нибудь работой.

Она захлопала своими очаровательными розовыми глазами.

— Надеюсь, все пройдет замечательно!

Блядь, — снова подумал он. Держа ноутбук обеими руками, он прошел в дальний угол вестибюля, где стояли диваны и старые кресла. Дальний угол нравился ему, потому что он был заставлен высокими книжными полками, и ему пришло в голову, что любой литератор-романист должен увековечивать свое ремесло, пока его окружают произведения других.

Он сел за стол со скрученными ножками, достал ноутбук, включил его и вдруг понял, как сильно ненавидит его, особенно когда раздался этот раздражающий звон Windows. Писателю истинного искусства просто казалось неправильным сочинять на этих хитроумных штуковинах; позволить всей этой технологии существовать между мозгом писателя и конечным продуктом было достаточно, чтобы заставить Джеймса Фенимора Купера корчиться в могиле. До сих пор все, что ему удавалось узнать об этой штуке, были какие-то заметки. Он чувствовал, что должен писать на настоящей пишущей машинке. Многие романисты XX века работали именно на пишущих машинах и относились к ним с таким же трепетом, как Джей Лено[41] — к дорогим автомобилям. Многие собирали их, как бейсбольные карточки. Никаких четырехъядерных процессоров, сэр. Нет SSD-дисков или DRAM, или видеокарт, или слотов для SD-карт. С помощью старой доброй пишущей машинки писатель достигал своего искусства старомодным способом — он его заслуживал.

Однако…

Теперь, когда он подумал о слотах для SD-карт, он вспомнил, что нашел такую карту сегодня, не так ли?

А может, и нет. На самом деле, СКОРЕЕ ВСЕГО, нет. Он уже примирился с мыслью, что сошел с ума. Поэтому он знал, что в кармане у него нет SD-карты.

Он сунул пальцы в карман рубашки и вытащил её.

О, Боже, — подумал он.

И все же он вполне мог сойти с ума. Разве у него были доказательства, опровергающие это? Он задумался, вставляя флэшку в компьютер…

— Добрый день, пастор Томми! — чуть не взвизгнула миссис Говард от неожиданности.

— Воистину добрый, мэм, — сказал человек, которого Писатель уже встречал в холле. На нем были те же джинсы “хип”, сшитые на заказ, элегантная коричневая спортивная куртка, с заплатами на локтях и ковбойские сапоги. — Хвала Всемогущему Господу!

— Аминь!

Потом он посмотрел в угол.

— Брат мой? Вы готовы к хорошим новостям?

— Да, пастор, — ответил Писатель. — Пожалуйста, продолжайте.

— Ибо возмездие за грех — смерть, а дар Божий — жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем!

— Назовите книгу, главу и стих, — сказал Писатель.

Пастор запнулся.

— Ну, я думаю… это Откровение Иоанна Богослова, глава 3, стих 20…

— Нет, это фраза: "Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною…". А ваша — это Послание к Римлянам, глава 6, стих 23.

— Аминь, брат мой! Не хотел бы ты присоединиться ко мне в церкви в воскресенье?

— Не хотел бы, пастор, ибо я всегда служу своему благоговению в храме моей собственной головы. Прошу прощения, молодой человек, но мне нужно заняться писательством.

— Приступай, брат мой! Приступай!

— Nihil sub sole novum nec valet quisquam dicere ecce ho crecens est iam enim[42], - просветил пастора Писатель.

Рот пастора Томми превратился в нечто вроде рыбьих губ.

— Аминь, брат! Аминь!