Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях

Ознакомительный фрагмент

— Кто эти женщины?

— Лебединки, — ответил он. — Тебе до них нет дела, Нимир-Ра.

Я поглядела на него, и сама почувствовала, как мои губы кривятся в улыбке. Не слишком приятной.

— Что с ними будет, когда мы уйдем?

— Вылечатся, — ответил он. — Нам они нужны живые.

Я против воли улыбнулась шире. Засмеялась, но мне самой не понравился звук моего смеха.

— И ты думаешь, что я оставлю их на вашу милость?

— Это лебеди, а не леопарды. Что тебе за дело до них?

Голос Натэниела прозвучал хрипло, и, обернувшись, я увидела текущие у него по щекам слезы.

— Не оставляй их! Пожалуйста, не надо!

Джемиль вытащил еще один клинок. Осталось только три. На этот раз Натэниел не вскрикнул, только вздрогнул, закрыв глаза.

— Анита, прошу тебя! Они бы сюда не пришли, если бы я их не позвал!

Я посмотрела на трех нагих женщин в цепях, с кляпами во рту, в окружении десятков чистых, не использованных пока лезвий. Женщины смотрели на меня вытаращенными глазами, часто дыша, и было видно, как панический страх спускается у них вниз по горлу, как вино. И я, глядя на них, знала, что они — просто еда. Они лебеди, не хищники. Они — не мы. Сейчас я каналировала Ричарда. Я была сегодня «шведским столом» для моих парней, сборной солянкой их мыслей и чувств. Но одна вещь была, которая принадлежала мне: ярость. Не ярость волков, когда они убивают. Нет, она была холоднее и как-то увереннее в себе. Ярость, не имеющая никакого отношения к крови, а полностью относящаяся... да, к смерти. Я хотела убить их всех за то, что они сделали с Грегори и Натэниелом. Я хотела их смерти. По правилам, убить их я не могу, но я сделаю, что можно. Я отниму у них остальных жертв. Не оставлю, не могу оставить этих трех женщин в таком виде. Не могу — и все.

— Не бойся, Натэниел, мы их не бросим.

— У тебя нет права на них, — возразил Коронус.

Грегори зарычал, и я взяла его за мохнатую руку.

— Все в порядке. — Я посмотрела на Коронуса, стоящего в окружении змей. — Я бы на твоем месте не стала говорить мне о правах. На твоем месте я бы молчала в тряпочку и выпустила бы нас отсюда со всеми, кого мы возьмем.

— Нет, они наши, пока не явится их выручать их лебединый царь.

— Вот что: его здесь нет, а я есть. И я тебе говорю, Коронус Клана Черной Воды, что этих лебединок я заберу с собой. Не брошу.

— Почему? Что тебе за дело до них?

— Почему? Отчасти потому, что ты мне не нравишься. Еще потому, что я хочу вас всех поубивать, но не могу по законам ликантропов. Поэтому я тебя ограблю, отобрав твою добычу. Придется удовлетвориться этим. Но если ты еще когда-нибудь, хоть раз, встанешь на моей дороге, я тебя просто убью, Коронус. Убью с удовольствием.

Я поняла, что говорю правду. Часто мне приходилось убивать с холодной кровью, но сегодня мне очень хотелось его убить. Может быть, ради мести. Я не стала спрашивать себя, я просто выразила это глазами. Пусть оборотень это видит, потому что он поймет. Он не человек и может узнать смерть, когда она на него смотрит.

Он понял. Я увидела это по его глазам, ощутила свежий вкус страха. Вдруг он показался мне очень усталым.

— Я бы отдал их, если бы мог, но не могу. Я должен что-то показать как результат этой ночи.

Надеялся, что это будут лебеди и леопарды, но если у меня нет одних, то других я должен предъявить.

— А какое тебе дело до лебедей или леопардов? — спросила я. — Они для тебя ничего не значат, тебе не включить их в свое племя.

Глаза его замкнулись в непроницаемости, но струйка страха нарастала, переходя в густой аромат пота и горечи. Он очень боялся. И не меня, то есть не совсем меня, но чего-то, что с ним будет, если он отдаст лебедей. Так что же это?

— Анита Блейк, я не могу их отдать.

— Объясни почему.

— Не могу.

Страх из него уходил. До сих пор я не знала, что смирение имеет запах, но сейчас я слышала этот запах тихой горечи поражения. Он окутал меня густой волной, и я знала, что победила.

Он покачал головой:

— Я не могу отдать лебедей.

— Ты их уже отдал. От тебя воняет поражением.

Он склонил голову:

— Я отдал бы, если бы мог, но прошу тебя, поверь мне, я не могу отдать их тебе. Не могу.

— Не можешь или не желаешь?

Он улыбнулся улыбкой столь же горькой, как запах от его кожи.

— Не могу.

Даже голос его дрожал, будто он хотел сказать «да» — и не мог.

— Поступи как лучше для твоего народа, Коронус, отступи.

Как-то я вдруг поняла, что мы победим. Моя воля к победе была больше, чем у него. Сегодня победа на нашей стороне. Кто-то из змей погибнет, потому что их предводитель сорвался. Без его силы, без его воли, ведущей их, они победить не могут. Они хотели бы сейчас оказаться где-нибудь подальше отсюда. Так почему же они здесь? Потому что здесь их альфа, их вожак, и его воля — их воля. Так почему же они слабы, будто чего-то не хватает в этой группе?

Вдруг меня осенило: именно это каждый ощущал при виде леопардов, пока я к ним не пришла — запах слабости и поражения. Натэниел слаб. Но теперь моя воля — его воля, а я не слаба. Я повернулась, посмотрела ему в глаза и увидела сквозь боль и муку, что в них нет безнадежности. Когда я его впервые увидела, Натэниел был полон безнадежности, но сегодня он знал, что я приду. Он знал, что я его не брошу. Грегори мог сомневаться, потому что думал человеческой частью своего существа. Но Натэниел доверял мне выше всякой логики.

Я повернулась к Коронусу:

— Брось, Коронус, иначе многие из вас не увидят рассвета.

Он тяжело вздохнул:

— Значит, так тому и быть.

И он сделал то, чего не надо было делать. Совершенно нелогичную вещь — с точки зрения не-человека. Он был обречен на поражение и знал это. И поступил он очень по-человечески — напал на нас. Только люди тратят энергию зря, когда есть другой выход.

Две змеи, охранявшие Коронуса, вдруг бросились на меня, а я стояла слишком близко. Слишком я доверилась вновь обретенному ощущению вервольфа, что они на нас не нападут. И оказалась беспечной, я забыла, что они животные только наполовину. А человеческая половина всегда опрокидывает все расчеты.

Слишком быстро они бросились, я могла только нагнуться к ножу, зная, что не успею. Грегори мелькнул желтой полосой, перехватив одну из змей в воздухе, но вторая обрушилась на меня, полосуя когтями, и мы рухнули на пол. Это не было больно, я уже оцепенела. Когти рвали мне живот, докапываясь до сердца. Я подняла руку, чтобы перехватить их, но это было движение как в замедленной съемке. Будто рука весит тысячу пудов, и я осознавала, что ранена, серьезно ранена. Что-то нехорошее вышло при первом взмахе когтей.

Вдруг рядом оказался Грегори, бледный мех мелькнул среди многоцветных змей. Он упал на меня, а сверху на нем сидела какая-то тварь, разрывающая спину. Он даже не пытался защититься, он вцепился в того, кто сидел на мне, оторвал от меня, и все они стали драться втроем на моем теле. В какой-то миг глаза и рычащая пасть Грегори оказались прямо надо мной. Мы были прижаты друг к другу как любовники, и я знала, что когти во мне — его когти. Его притиснули ко мне, вдавили в меня. Потом чьи-то руки растащили нас. Мелькнуло лицо Джемиля, губы его шевелились, но я ничего не слышала. Клубы тьмы заволокли зрение, и осталась только тусклая-тусклая точка света. Потом исчезла и она, и осталась темнота и только темнота.