Дэн Симмонс - Утеха падали

Хэрод отрешенно кивнул.

— Тони. — Она сжала его руку, — мне страшно. Хэрод окинул взглядом зал. Люди Барента зажгли несколько софитов, осветивших лишь часть черно-белых клеток пола. На вид каждая клетка была размером в четыре квадратных фута. Хэрод насчитал восемь рядов по восемь клеток в каждом. До него наконец дошло, что это и есть шахматная доска.

— Не волнуйся, — произнес он. — Клянусь, я вытащу тебя отсюда.

— Я люблю тебя, Тони, — прошептала прекрасная азиатка.

Хэрод с минуту смотрел на нее, затем отпустил ее руку и направился к столу.

— Единственное, чего я не понимаю, герр Борден, — говорил Барент, — как вам удалось помешать Фуллер выехать из страны. Люди Ричарда Хейнса так и не установили, что произошло в аэропорту Атланты.

Вилли рассмеялся, стряхнув с губ остатки яичного белка.

— Телефонный звонок, — ответил он. — Обычный телефонный звонок. На протяжении многих лет я аккуратно записывал телефонные разговоры между моей дорогой Ниной и Мелани, а потом мне это пригодилось. — Голос Вилли взвился фальцетом. — Мелани, дорогая, это ты, Мелани? Это Нина. — Вилли взял со (.тола второе яйцо.

— И вы заранее выбрали Филадельфию как место розыгрыша миттельшпиля? — поинтересовался Барент.

— Нет. Я был готов играть в любом месте, куда бы ни направилась Мелани Фуллер. Впрочем, Филадельфия меня вполне устраивала, поскольку она давала моему помощнику Дженсену Лугару возможность свободно передвигаться в негритянских кварталах.

Барент горестно покачал головой.

— Там мы оба потеряли много ценных игроков. Вот результат небрежных ходов как с той, так и с другой стороны.

— Да, мой ферзь в обмен на коня и несколько пешек. — Вилли нахмурился. — Надо было избежать слишком ранней ничьей, но в целом это не похоже на мою обычную игру в турнирах.

К Баренту подошел Свенсон и что-то прошептал ему на ухо.

— Прошу меня извинить, — промолвил миллионер и направился к столу с аппаратурой.

Через несколько минут он вернулся, явно взволнованный.

— Что это вы задумали, мистер Борден? — осведомился он сердито.

Вилли облизал пальцы и, широко раскрыв глаза, с невинным видом посмотрел на Барента.

— В чем дело? — вмешался Кеплер, переводя взгляд с Вилли на Барента. — Что происходит?

— Несколько суррогатов вырвались из загона, — пояснил Барент. — По меньшей мере двое из охранников убиты к северу от зоны безопасности. Только что мои люди засекли чернокожего коллегу мистера Бордена с женщиной... суррогаткой, привезенной на остров мистером Хэродом... они в четверти мили отсюда, уже на Дубовой аллее. Что это вы задумали, сэр? Вилли пожал плечами.

— Дженсен — мой старый и очень ценный помощник. Просто я возвращаю его сюда для эндшпиля, герр Барент.

— А женщина?

— Признаюсь, я намеревался использовать и ее. — Вилли окинул взглядом зал, в котором собралось по меньшей мере дюжины две нейтралов Барента с автоматическими винтовками и «узи». На балконах тоже было полно охранников. — И уж конечно, два обнаженных безоружных суррогата не могут представлять угрозу для вас, — со смешком добавил он.

Преподобный Джимми Уэйн Саттер оторвался от окна.

— А если Господь сотворит необычайное, — изрек он, — и земля разверзнет уста свои и поглотит их, и они живые сойдут в преисподнюю, то знайте, что люди сии презрели Господа, — и он снова повернулся к за оконной тьме. — Книга Чисел, глава 16.

— Премного благодарен, — буркнул Хэрод. Отвинтив колпачок от квартовой бутыли с дорогой водкой, он начал пить прямо из горлышка.

— Замолчи, Тони! — прикрикнул на него Вилли. — Ну что, герр Барент, впустите вы моих бедных пешек, чтобы мы могли начать игру?

Кеплер с расширенными от ужаса или ярости глазами дернул К. Арнольда Барента за рукав.

— Убей их, — настойчиво произнес он, затем указал дрожащим пальцем на Вилли. — Убей и его. Он сумасшедший. Он хочет уничтожить весь мир только потому, что чувствует приближение собственной смерти. Убей его, пока он не...

— Замолчи, Джозеф, — оборвал его Барент и кивнул Свенсону:

— Приведите их сюда, мы начинаем.

— Постойте, — сказал Вилли и на полминуты смежил веки. — Вот еще один. — Он открыл глаза и расплылся в широченной улыбке. — Прибыла еще одна фигура. Игра окажется гораздо более захватывающей, чем я предполагал, герр Барент.

Сол Ласки был застрелен сержантом СС с пластырем на подбородке и сброшен в Ров вместе с сотнями других убитых евреев. Но Сол не умер. В темноте он выбрался из мокрого Рва по гладким остывающим трупам мужчин, женщин и детей, привезенных из Лодзи и сотни других польских городов. Немота в правом плече и левой ноге уступила место раздирающей боли. Он был дважды застрелен и сброшен в Ров, но был все еще жив. Жив! И доведен до ярости. Ярость, клокотавшая в нем, была сильнее боли, сильнее усталости, страха и потрясений. Ему казалось, что он снова и снова полз по обнаженным телам, лежащим на дне сырого Рва, и он позволял ярости подогревать свою несгибаемую решимость остаться в живых. В кромешной тьме он все полз и полз вперед.

В некоторой степени Сол отдавал себе отчет в том, что галлюцинирует, и профессиональная часть его сознания металась в догадках — не ранения ли запустили механизм видений? Он с изумлением взирал на наложение друг на друга реальных событий, разделенных между собой сорока годами. Но другая часть сознания воспринимала происходящее как абсолютную реальность, как решимость бороться с самой беспросветной частью его жизни, с чувством вины и одержимости, обескровившими его существование на целых сорок лет, лишившими его любви и семейного счастья, с мыслями о будущем на протяжении всех этих сорока лет, занятых попытками понять, почему он до сих пор жив. Почему не остался со всеми во Рву.

Но сейчас он был с ними.

За его спиной четверо преследователей вышли на берег и теперь перекрикивались и махали друг другу руками, растянувшись по пляжу на тридцать ярдов. То и дело короткие очереди рассекали листву. Сол сосредоточенно полз вперед в полной темноте, ощупывая почву руками и чувствуя, как песок сменяется землей, заваленной деревьями, и более вязкой трясиной. Он опустил лицо в воду и, задохнувшись, резко выпрямил спину, стряхивая с волос капли и приставшие веточки. Он где-то потерял свои очки, но в темноте толку от них было мало — с равным успехом он мог находиться в десяти футах и в десяти милях от нужного ему дерева. Свет далеких звезд не проникал сквозь густую листву, и лишь еле различимая белизна собственных пальцев в нескольких дюймах от лица убеждали Сола в том, что он не ослеп из-за какого-либо странного воздействия попавшей в него пули.