Наиль Измайлов - Никто не умрет

— Привет зачарованным.

Лилька посмотрела на меня зверем и попыталась обойти.

— Не понял, — сказал я. — Я тебя обидел чем или что? Чего не здороваешься-то.

Лилька, кажется, смутилась, оглянулась на Ильсияшку, так и игравшую замочком поодаль, и жалобно прошептала:

— Нам знаешь как влетело. Главное, со всех сторон, типа, мы не знаю что сделали. И не уймутся: сами не лечитесь, другим не даете, нервы дергаете, на прокапывание вас надо. Задолбали, блин.

— Я, что ли, виноват? Я, наоборот, как герой, хату предоставил и вообще.

Лилька кивнула со вздохом.

— А ты как хотела, — сообщил я, хитро переходя к основному пункту повестки. — Это ж больница тебе, лечебное учреждение, тут нос отрежут и фамилии не спросят. Кто наезжает-то?

— Да все. Танька, Виталь Денисыч, тетя Марина вон тоже устроила, нашлась, понимаешь…

— Ну, живы же все, никого не выгнали, в школу не сообщат.

Лилька уставилась на меня и испуганно спросила:

— А что, могут и в школу?..

— О господи. Ага, скажут: цинично играла в это самое, отдельно взятую карту. Совсем уж не истери. Я спрашиваю, не выгнали никого?

Лилька помотала головой, которая явно была занята перевариванием ужасов, связанных с больничным стуком в школу.

— А эта где, еще одна? — спросил я так небрежно, что половину букв не выговорил.

Лилька уставилась на меня, как жаба на повидло.

— Ну, такая, постарше тебя, дохлая, в халатике, и еще трикошка у нее синяя, с олимпийкой, — сказал я и торопливо соврал: — Ей вчера, по ходу, худо было, а сейчас нету, вот я и подумал…

— Ильсияр, что ли? Да вон же она стоит, — удивилась Лилька и повернулась показать.

Я ж ей слепой, или тупой, или все сразу. Все сразу, кстати. Ильсияшка рассеянно посмотрела на меня и вернулась к сосредоточенному вжиканию. Олимпийка у нее была синей, как и штаны. И халатик у нее тоже есть. Не коричневый, правда, — но, может, я вчера не в себе был. Фу, пошляк, подумал я самодовольно и осадил себя уже всерьез: фу, фу, я сказал. Уж красотку я бы ни с кем перепутать не смог. Или смог?

Я уставился на Ильсияшку. Она снова взглянула на меня, мельком улыбнулась, завжикала молнией, но поняла, что я так и пялюсь. Подняла брови и вопросительно посмотрела в ответ.

И как это понимать, интересно? Лилька, между прочим, тоже таращилась, но хоть по этому поводу сомнения меня не терзали. И впрямь болею. Я отвел взгляд, уперся в блестящий замочек и шею, очень белую, поспешно отвел взгляд еще раз, откашлялся, собираясь сказать что-нибудь спасительно смешное, но не успел. Синее плечо Ильсияшки пошло бугорком. Я испуганно моргнул, не сообразив, что это не плечо и не выскочивший вдруг из шва пучок ниток. Просто в конце коридора мелькнуло что-то того же цвета, что и костюм Ильсияр.

Не что-то, вернее, а кто-то.

— Щас, — сказал я и быстро пошел туда. За спиной, кажется, хмыкнули, но это как раз пофиг. Да и все пофиг — потому что я не успел.

Не было никого в конце коридора. Я сунулся на лестничную площадку, послушал, посмотрел сквозь перила вверх-вниз и вернулся в отделение. Потоптался там, убедился, что в противоположном конце все рассосались, и юркнул в комнату сестры-хозяйки. Дверь была приоткрытой.

Я громко кашлянул, осматриваясь. Кладовка была пустой — в смысле, народу не было, вещей-то было полно, побольше, чем в прошлый раз.

Я на всякий случай заглянул в шкафы, прошелся вдоль стены, раскачивая висящие на стене куртки, и у окна замер. Там опять висела моя куртка. И под ней лежали остальные вещи: штаны, кофта, шапка и футболка, все аккуратно сложенное поверх кроссовок.

Как я их в прошлый раз не заметил. Или их не было в прошлый раз? Точно, не было, тетя Таня же кроссовки мне в РКБ отдельно притаскивала. Кто-то попозже комплект сформировал, но трусы спер. Да подавись ты ими.

Но был, был какой-то прошлый раз, когда я так зашел — а меня ждет моя вещь. Я потер лоб и нос, отгоняя неожиданный запах сена и чего-то едко-гадкого до слез, и огляделся, чтобы понять, откуда так прет. Запах ушел. Послушный какой. Надо взять на вооружение это потирание носа. И одежду тоже взять надо. Мало ли.

Я взял одежду и побрел в палату, все еще пытаясь вспомнить что-то — что-то дико важное. Народ то ли засел завтракать прямо в раздатке, то ли разбежался по палатам с удивительной скоростью. Коридор был пуст, одна тетя Таня стояла, грозная такая. Вывернулась из холла со столом и смотрела на меня сурово. Чего ей надо-то опять.

— Измайлов, — сказала она. — Подойди-ка сюда.

А сама развернулась, ушла к столу и воссела там, типа директор. Штатив для капельницы торчал рядом с ней, как знамя трансформеров.

Я остановился и посмотрел на нее.

— Чего встал, подойди-подойди.

— Так я подошел, вы здесь стояли, когда звали, — сказал я, начиная закипать.

Что она себе думает, промывательниц начальник? Напугать хочет? Тогда пусть нормально пугает, а то я подготовиться не успеваю.

— Измайлов, подойди, — сказала тетя Таня гораздо громче и стукнула по столу карандашом, который взяла зачем-то.

Я подошел, но не потому, что испугался.

— Ты, Измайлов, окончательно страх потерял, что ли?

Тут мне смешно стало. Смешно, и все. Как я мог потерять страх, если я его нашел по-настоящему сравнительно недавно и был этому совершенно не рад. И тут здрасьте, такие наезды.

— Ты чего заулыбался? — ласково спросила тетя Таня. — Тебе неприятности нужны, настоящие?

Я перестал улыбаться, подумал и спросил:

— Тетя Таня, вы меня сейчас о каких-то опасностях предупредить хотите или просто пугаете?

Она откинулась на спинку стула и воскликнула:

— На него посмотрите, а?

Я огляделся, заподозрив, что вокруг незаметно собралась толпа зрителей, которая почему-то смотрит мимо меня. Не было никого. А тетя Таня продолжала:

— Мало того что нарушает все подряд, герой, понимаешь, так еще и дурачком прикидывается!

Я чего-то растерялся и разозлился, а поэтому заговорил сквозь зубы, чтобы слова прошли сквозь распирающую щеки ненависть и глупые встречные слова:

— Слушайте, когда я дурачком прикидывался? Чего вы наезжаете-то? Вы же лечить должны, а не обзываться и не пугать.

— Должны мы ему! Это ты нам должен, миленький мой.

— Да? — удивился я.

— Да! Должен как раз лечиться, слушаться, вести себя нормально. А ты что делаешь?

— А что я делаю?

— Слушай, Измайлов, не нарывайся. Ты зачем одежду взял?

— Так моя же одежда.

— Мало ли что твоя. Ты в больнице лежишь, изволь болеть. Я больше за тобой по всей территории бегать не буду. Чего киваешь?