Ричард Бахман - Худеющий

Он взял отпуск, договорившись с Гленном Петри, который был потрясен, узнав, что его старый друг и партнер по гольфу Кэри Россингтон заболел раком кожи.

Леда рассказала Халлеку про следующие две недели, которые ей не хочется вспоминать. Кэри спал как мертвый то в их комнате наверху, то внизу в кресле, то на кухне, положив голову на руки. Начал много пить. Садился в кресло в гостиной, держа за горлышко бутылку виски чешуйчатой рукой, и смотрел по телевизору комедии типа «Герои Уайлд» и «Семейные ссоры». Так он просиживал перед телевизором часов до двух или трех ночи. И все время пил виски, как пепси-колу, прямо из горлышка.

Иногда по ночам он плакал. Она подходила и наблюдала его рыдающим в то время, как Уорнер Андерсон, заключенный в коробке их «Сони» кричал: «Вперед, к видеолентам!» с таким энтузиазмом, словно пригласил своих любовниц на круиз до Арубы в компании с ним. В иные ночи, по счастью редкие, он давал волю ярости, спотыкаясь бродил по дому с бутылкой виски в руке, переставшей быть рукой, и кричал, что у него рак кожи («Ты слышишь?! Рак кожи!»), который он подхватил под лампами для загара, и что он засудит этих гадов, которые ему такое устроили, разорит засранцев дотла! Без порток их оставит! Во время подобных вспышек он порой ломал вещи.

— Я в итоге поняла, что такие припадки ярости с ним происходят после того, как приходит миссис Марли прибрать по дому, — сказала она бесстрастно. — Когда она появлялась, он поднимался на чердак и отсиживался там. Если бы она его увидела, весь городок немедленно бы обо всем узнал. Я думаю, он более всего чувствовал себя отверженным, когда сидел там в одиночестве в темноте, а потом ночью давал волю своим эмоциям.

— Значит, он уехал в клинику Мэйо, — сказал Билли.

— Да, — ответила она и наконец взглянула на него. Лицо ее выглядело пьяным и перепуганным. — Что с ним будет, Билли? Во что он может превратиться?

Билли покачал головой: ни малейшего представления. Более того, он имел не больше желания разбираться в этом вопросе, чем в запечатленной на снимке знаменитой сцене, где южновьетнамский генерал стреляет в ухо вьетконговскому коллаборационисту. Каким-то зловещим образом ситуации показались ему схожими.

— Я тебе говорила, что он нанял частный самолет до Миннесоты? Не мог вынести, чтобы люди увидели его таким. Я тебе говорила об этом, Билли?

Билли снова покачал головой.

— Что же с ним дальше будет?

— Я не знаю, — ответил Халлек и подумал: — «Кстати, а что со мной будет, Леда?»

— В конце, когда он сдался и решил лететь, обе его руки превратились в подобие когтей. А глаза… глаза — две блестящие точки в таких чешуйчатых провалах-глазницах. Нос у него… — Она поднялась из кресла, направилась к нему, сильно ударившись об угол столика. «Сейчас она этого не заметила», — подумал Халлек, — «но завтра у нее будет синяк. Будет удивляться, где это так ушиблась».

Она схватила его руку. Глаза были широко раскрыты от ужаса. Заговорила сбивчиво, хрипло, изо рта сильно несло джином:

— Он теперь выглядит как аллигатор, — сказала она, почти перейдя на шепот. — Да, вот так он и выглядит, Билли. Прямо словно из болота выполз и напялил на себя человеческую одежду. Да, похоже, что он превращается в аллигатора, и я рада, что он уехал. Рада. Я думаю, если бы он не уехал, уехала бы я. Упаковала бы сумку и…

Она наклонялась все ближе и ближе к нему, и Билли поднялся, не в силах более переносить это. Леда Россингтон качнулась назад, и Халлек едва успел поймать ее за плечи… он, похоже, тоже порядочно перебрал. Промахнись он, и она могла бы раскроить себе голову о столик, покрытый стеклом и окантованной бронзой (587 долларов). Как раз о него она только что ушибла ногу, только теперь дело могло закончиться не ссадиной, а смертью. Посмотрев в ее полубезумные глаза, Билли подумал, что, может, она бы и не возражала против того, чтобы умереть.

— Леда, мне пора уходить.

— Ну конечно! Просто зашел выпить, верно, Билли, дорогой?

— Извини, — сказал он. — Я ужасно сожалею обо всем, что произошло. Поверь, это так. — И вдруг добавил: — Будешь говорить с Кэри, передай ему мои наилучшие пожелания.

— С ним теперь трудно разговаривать, — рассеянно ответила она. — У него внутри рта то же самое происходит. Десна меняются, язык покрывается панцирем. Я не могу с ним говорить, а его реплики звучат просто как мычание.

Он отступал в холл, желая оказаться подальше от нее, от ее размеренного, такого воспитанного тона, от ее сумасшедшего взгляда.

— Да, он в самом деле превращается в подобие аллигатора, — сказала она. — Возможно, придется в итоге опустить его в бассейн… им, наверное, нужно, чтобы кожа была влажной. — Слезы снова потекли из ее опухших, покрасневших глаз, и Билли заметил, что она проливает коктейль из бокала себе на туфли.

— Спокойной ночи, Леда, — прошептал он.

— Ну почему, Билли? Почему ты сбил эту старуху? Почему ты обрушил на Кэри и меня такое? Почему?

— Леда…

— Приходи через пару недель, — сказала она, направляясь к нему в то время, как он лихорадочно нащупывал дверную ручку позади себя и огромным усилием воли заставлял себя сохранять на лице подобие слабой улыбки. — Приходи. Я хочу посмотреть на тебя, когда ты потеряешь еще фунтов сорок-пятьдесят. Вот уж посмеюсь. Буду хохотать и хохотать!

Он нашел дверную ручку и повернул ее. Свежий прохладный воздух обвеял его пылающее потное лицо.

— Спокойной ночи, Леда. Прости меня, извини…

— Подавись ты своими извинениями! — завизжала она и швырнула в него бокал. Он разбился вдребезги о дверной косяк справа от Билли. — Зачем ты убил ее, ублюдок?! Зачем ты на нас обрушил такие несчастья?! Зачем?! Зачем?! Зачем?!

Халлек дошел до перекрестка Парк Лейн и Лантерн Драйв и опустился на скамейку под навесом автобусной остановки. Его бил озноб, во рту был скверный вкус, голова кружилась от алкоголя.

Он думал: «Я сбил и убил ее и теперь теряю вес и не могу остановиться. Кари Россингтон провел суд, отпустил меня, хлопнув по плечу, а теперь он в клинике Мэйо, и если верить его жене, он выглядит как беженец из питомника аллигаторов Мориса Сендака. Кто еще тут замешан? Кому еще мог отомстить старый цыган?»

Он вспомнил о двух полицейских, изгонявших цыган, когда они прибыли в их городок и собирались развернуть свои представления в городском парке. Один из полицейских был всего лишь оруженосцем, водителем патрульной машин.

Исполнителем приказов.

Чьих приказов? Ну, разумеется, начальника полиции, Данкена Хопли.

Цыган прогнали потому, что у них не было разрешения выступать в городском саду. Они, конечно, понимали, что дело не в разрешении: причины гораздо глубже. Когда хочется прогнать цыган, предлог всегда найдется. Бродяжничество. Нарушение общественного спокойствия. Плевки на тротуары. Да что угодно!