Монах. Анаконда. Венецианский убийца - Мэтью Грегори Льюис

счастье. Мудрые философы, вотще вы уверяете нас, что восторги подобного мига суть чистые иллюзии воспламененного воображения, столь же эфемерные, как и пленительный сон, которому суждено растаять под солнечными лучами истины и разума. Увы! Или существует в подлунном мире счастье, которое не обязано хоть частью своих чар волшебному дару воображения?

– Ты мне дорог, Флодоардо, – пробормотала Розабелла, напрочь позабыв про Камиллу и ее советы. – Да, ты мне очень дорог!

Молодой человек поблагодарил ее, крепче прижав к груди, и губы его впервые сомкнулись с ее коралловыми губами.

И тут вдруг открылась дверь. В покои вновь вступил дож Андреас: чужеземец, которого он ждал, внезапно заболел, и, неожиданно освободившись, Андреас поспешил назад к своему любимцу. Шелест его одежд вывел влюбленных из блаженного оцепенения. Розабелла, испуганно вскрикнув, прянула из объятий Флодоардо, Флодоардо же вскочил с колен, хотя, судя по всему, разоблачение его не смутило.

Андреас смотрел на них несколько секунд, и во взгляде его читались одновременно гнев, печаль и глубочайшее разочарование. Он глубоко вздохнул, возвел очи горе и молча повернулся назад к двери.

– Помедлите немного, благородный Андреас! – вскричал флорентиец.

Дож обернулся, и Флодоардо бросился к его ногам. Андреас с невозмутимым достоинством посмотрел на коленопреклонного грешника, который столь коварно отплатил ему за его дружбу и столь бесстыдно обманул его доверие.

– Молодой человек, – произнес суровым голосом дож, – любые попытки оправдаться будут бесплодны.

– Оправдаться! – мужественно прервал его Флодоардо. – Нет, синьор, я не стану оправдываться в том, что люблю Розабеллу, оправдываться впору тому, кто, увидев ее, способен ее не полюбить; но, если обожать Розабеллу с моей стороны преступление, это преступление мне простят сами Небеса, ибо это они создали Розабеллу столь достойной обожания.

– Мне кажется, вы слишком полагаетесь на это фантастическое извинение, – презрительно откликнулся дож. – Но не ждите, что я сочту его достаточно весомым.

– Повторяю, достопочтенный синьор, – продолжил Флодоардо, поднимаясь с пола, – что я действительно не намерен извиняться; я не стану оправдываться за свою любовь к Розабелле, я лишь прошу вас одобрить эту любовь. Андреас, я обожаю вашу племянницу и настоятельно прошу вас отдать ее мне в жены.

Дож был явно ошеломлен этим внезапным и безрассудным требованием.

– Не стану спорить, – снова заговорил флорентиец, – что я всего лишь никому не известный небогатый юноша, и моя попытка просить руки наследницы венецианского дожа может показаться неоправданной дерзостью. Но клянусь Небесами, я убежден, что великий Андреас никогда не отдаст Розабеллу человеку, все претензии которого на ее благосклонность сводятся к набитым сундукам, обширным землевладениям и помпезным титулам, человеку, который бесплодно скрывает собственную ничтожность за пеленой славы, что досталась ему в виде титулов предков, славы, к которой сам он не прибавил ни единого лучика. Я готов признать, что пока еще не совершил ничего, достойного такой награды, как Розабелла, но ждать великих свершений долго не придется, даже если они и обернутся для меня гибелью.

Дож отвернулся от него с явным неудовольствием.

– Ах, пожалуйста, не гневайся на него, милый дядюшка, – взмолилась Розабелла.

И тут же удержала дожа, ласково обвив его шею белыми руками и спрятав на его груди лицо, по которому уже струились слезы.

– Выдвигайте любые требования, – продолжал Флодоардо, все еще обращаясь к дожу. – Огласите, каких свершений вы от меня ждете, кем я должен стать, чтобы получить с вашего согласия руку Розабеллы. Просите чего угодно, и любая задача, даже самая невыполнимая, покажется мне досужей забавой. Клянусь Небесами, как бы мне хотелось, чтобы прямо сейчас Венеции грозила неминуемая опасность и десять тысяч клинков покинули бы ножны, покушаясь на вашу жизнь; если наградой назначена Розабелла, я, безусловно, спасу Венецию и повергну наземь десять тысяч вооруженных клинками бойцов.

– Долгие годы я верой и правдой служил Республике, – с горькой улыбкой отвечал ему Андреас. – Без малейших колебаний рисковал жизнью, без сожаления проливал кровь, а в награду не просил ничего, кроме права провести старость со спокойной душой, – и этой награды меня лишили. Ближайшие мои друзья, спутники юности, наперсники в старости, пали от кинжалов бандитов, а ты, Флодоардо, ты, кого я осыпал своими милостями, пытаешься оставить меня без последнего утешения. Ответь, Розабелла: ты действительно и бесповоротно отдала Флодоардо свое сердце?

Одна рука Розабеллы все еще лежала на плече дядюшки, другой она стиснула ладонь Флодоардо и нежно прижала к сердцу – но Флодоардо этого показалось мало. Едва услышав вопрос дожа, он принял вид бесконечно угрюмый; хотя он и вернул Розабелле пожатие, но одновременно скорбно покачал головой, будто терзаясь сомнениями, и бросил на нее проницательный взгляд, точно пытаясь прочитать в сердце самые сокровенные ее тайны.

Андреас мягко высвободился из-под руки племянницы и некоторое время медленно вышагивал по залу; на лице его отражались задумчивость и грусть. Розабелла опустилась на стоявшую рядом софу и заплакала. Флодоардо не сводил глаз с дожа и с нетерпением ждал его решения.

Прошло несколько минут. В зале царило тягостное молчание, Андреас, похоже, пытался принять некое мучительное и судьбоносное решение. Влюбленные с упованием и ужасом дожидались окончания этой сцены, и волнение их с каждой секундой делалось все непереносимее.

– Флодоардо! – произнес наконец дож, внезапно остановившись посреди комнаты. Флодоардо с почтительным видом шагнул ближе. – Молодой человек, – продолжил дож, – я наконец принял решение. Розабелла тебя любит, и я не стану противиться ее сердечным чаяниям, но Розабелла слишком мне дорога, чтобы я отдал ее первому же, кто выскажет подобное пожелание. Мужчина, которому я ее доверю, должен быть этого достоин. Розабелла станет наградой за службу, хотя нет на свете такой службы, за которую причиталась бы подобная награда. Ты пока ничем особо не заслужил благодарности Республики, но сейчас у тебя появилась возможность оказать ей неоценимую услугу. Доставь мне убийцу Конари, Манфроне и Ломеллино! Живым или мертвым, но ты должен доставить в этот дворец безбожного главаря бандитов Абеллино!

Когда речь, от которой зависело их общее счастье, завершилась столь неожиданно, Флодоардо невольно отшатнулся. Кровь отхлынула от его щек.

– Благородный синьор! – произнес он, помолчав и явно колеблясь. – Вам прекрасно известно, что…

– Мне известно, – прервал его Андреас, – сколь сложную задачу я перед тобой поставил, потребовав, чтобы ты передал в мои руки Абеллино. Я же со своей стороны даю слово, что скорее готов тысячу раз пройти на одиночном корабле сквозь весь турецкий флот и вызволить из его гущи флагманское судно, чем попытаться схватить этого Абеллино, который, похоже, заключил пакт с самим Люцифером: он везде и нигде, его все видели, но никто не знает, своим хитроумием и предусмотрительностью он