Монах. Анаконда. Венецианский убийца - Мэтью Грегори Льюис

Камилла. И я не виню твое сердце за то, что оно со мной не согласно, бедняжка моя. Я же сказала тебе напрямик, что, будь я в том же возрасте, что и ты, и встреться на моем пути такой человек, как Флодоардо, я не осталась бы равнодушной к знакам его внимания. Не стану отрицать, юный чужестранец крайне привлекателен, а потому для любой женщины, сердце которой свободно, он крайне опасный спутник. Внешность у него очень располагающая, манеры любезные, и, хотя он и пробыл в Венеции совсем недолго, никто уже не сомневается в том, что он наделен множеством благородных и исключительных черт. Но, увы, он всего лишь бедный аристократ, и мало надежды на то, что богатый и могущественный венецианский дож отдаст свою племянницу за человека, который – давай называть вещи своими именами – явился сюда без гроша в кармане. Ах, дитя, я тебя уверяю: романтик-авантюрист не годится в мужья Розабелле с Корфу.

Розабелла. Любезная моя Камилла, да кто говорит про замужество? Я испытываю к Флодоардо лишь дружескую приязнь.

Камилла. Вот как! Значит, тебя вовсе не смутит, если одна из наших богатых дам предложит Флодоардо свою руку?

Розабелла (поспешно). О! Флодоардо никогда не примет ее предложения, Камилла; в этом я не сомневаюсь.

Камилла. Дитя, дитя, с какой готовностью ты предаешься самообману! Должна тебе сказать, что любая влюбленная девушка связывает – подчас бессознательно – стремление к вечному союзу с мыслью о вечной привязанности. Но если ты станешь предаваться подобным грезам касательно Флодоардо, ты жестоко оскорбишь своего дядю, добрейшего человека, который тем не менее вынужден подчиняться жесточайшим правилам политического этикета.

Розабелла. Я все это знаю, Камилла, но как мне заставить тебя понять, что я не влюблена во Флодоардо и не собираюсь в него влюбляться, что ни о какой любви даже и речи нет? Повторяю, я испытываю к нему искренние, пылкие дружеские чувства, – безусловно, Флодоардо этого заслуживает. Заслуживает, говорю я? Ах, чего только не заслуживает Флодоардо!

Камилла. Безусловно, дружеские, но и нежные тоже. Ах, Розабелла, ты понятия не имеешь, как часто эти обманщики берут маски взаймы друг у друга, чтобы залучить сердца ничего не подозревающих девушек! Ты понятия не имеешь, как любовь, завернувшись в плащ дружбы, прокрадывается в сердце, которое, если бы любовь подступилась к нему в собственном своем обличье, не впустило бы ее никогда! Короче говоря, дитя мое, поразмысли над тем, сколь многим ты обязана своему дяде; подумай, каких хлопот может стоить ему твоя склонность, и принеси в жертву долгу то, что пока еще остается чистой прихотью, которая, однако, в случае потворства может слишком глубоко запечатлеться в твоем сердце, так что потом ее уже не вытравишь никакими усилиями!

Розабелла. Твои слова справедливы, Камилла. Я и сама считаю, что мое расположение к Флодоардо – лишь мимолетный каприз, с которым легко справиться. Нет-нет, я вовсе не влюблена во Флодоардо – в этом можешь не сомневаться. Мне даже кажется, что я испытываю к нему определенную антипатию, ведь ты только что мне показала, что, проникнувшись к нему приязнью, я могу стать причиной неприятностей для моего добрейшего, прекраснейшего дядюшки.

Камилла (с улыбкой). Столь сильны в тебе чувства долга и благодарности?

Розабелла. О да, Камилла; да ты и сама впоследствии скажешь то же самое. Этот неприятный Флодоардо – сколько он мне причинил досады! Лучше бы он и вовсе не приезжал в Венецию. Уверяю тебя, он мне совсем не нравится.

Камилла. Как! Тебе не нравится Флодоардо?

Розабелла (опуская глаза). Нисколечко. Хотя я и не желаю ему ничего дурного, поскольку, знаешь ли, Камилла, у меня нет никаких причин испытывать к этому несчастному Флодоардо неприязнь.

Камилла. Ладно, возобновим этот разговор, когда я вернусь. У меня есть одно дело, меня ждет гондола. До свидания, дитя мое, и смотри не откажись от своего решения с той же поспешностью, с какой его приняла.

Камилла удалилась, Розабелла осталась одна – печальная, растерянная. Она принялась строить воздушные замки и тут же их разрушать. Придумывала желания и тут же корила себя за это. Часто оглядывалась в поисках чего-то, но и самой себе не решалась признаться, что именно ищет.

Вечер выдался душный, Розабелле пришлось укрыться от невыносимого зноя. В саду имелся небольшой фонтан, обросший мхом, над ним волшебные руки искусства и природы создали навес из плюща и жасмина. Туда Розабелла и направила свои стопы. Подошла к фонтану – и тут же отшатнулась, залившись краской, ибо на мшистом бордюре, затененный жасмином, волнующиеся цветки которого отражались в воде, сидел Флодоардо, сосредоточив взор на свитке пергамента.

Розабелла заколебалась, уйти или остаться. Флодоардо же вскочил, явно смущенный не меньше ее, и положил конец ее сомнениям, почтительно взяв ее за руку и проводив к сиденью, с которого только что поднялся.

Уйти тотчас же теперь было решительно невозможно, она нарушила бы все принципы хорошего воспитания.

Рука ее так и лежала в руке Флодоардо, но жест его оказался настолько естественным, что Розабелле и в голову не пришло произносить упреки. Но что ей делать теперь? Убрать руку? Зачем, ведь оттого, что он держит ее ладонь, нет никакого вреда, а ему это, похоже, доставляет такое счастье! Да и как могла нежная Розабелла заставить себя совершить действие столь жестокое – лишить человека того, что ему доставляет такое счастье, а ей не приносит никакого вреда?

– Синьорина, – произнес Флодоардо, только чтобы не молчать, – вы правильно поступаете, что дышите свежим воздухом. Вечер нынче дивный.

– Но я прервала ваши ученые занятия, синьор, – возразила она.

– Ни в коей мере, – откликнулся Флодоардо, после чего их занимательная беседа иссякла.

Оба потупили взоры, оба созерцали небеса и землю, деревья и цветы в надежде отыскать хоть какой-то предлог для возобновления разговора; но чем упорнее они искали, тем труднее оказывалось обнаружить искомое; в такой мучительной неловкости прошли целых две драгоценные минуты.

– Ах, какой дивный цветок! – внезапно воскликнула Розабелла, только чтобы прервать молчание, потом нагнулась и с видом крайней заинтересованности сорвала фиалку, хотя на самом деле та была ей в этот момент совершенно безразлична.

– Воистину дивный, – мрачно заметил Флодоардо и окончательно озлился на себя за то, что изрек такую банальность.

– Фиолетовый – самый прекрасный из всех цветов, – продолжала Розабелла. – Удачное сочетание красного и синего, ни один художник не способен воссоздать столь совершенный союз.

– Красный и синий, первый – символ счастья, второй – привязанности. Ах, Розабелла! Сколь завидна участь мужчины, который в один прекрасный