Виктор Точинов - Сандрийон

Ознакомительный фрагмент

Собравшаяся компания ответила нестройными, но, в общем и целом, одобрительными возгласами.

– Сандрийон… Фи… – скривил презрительную гримасу Монтейль. – Какие уж там «анемоны лесов» – да от такого имечка за лье несет ароматами свиного хлева или лука, поджаренного на прогоркшем масле!

– Уверен, что под этим прозвищем скрывается графиня Ламотт, столь удачно ускользнувшая от пожизненного заточения, – предположил Бриссак с непроницаемо серьезным лицом. – Особе, сумевшей обвести вокруг пальца и королевский двор, и этих пройдох, парижских ювелиров, – вскружить голову бедолаге Арману никакого труда не составит.

– Вы смеетесь, господа, меж тем дело куда как серьезно, – сказал Анри д'Антраг. – Я хорошо знаю Армана, и он действительно принадлежит к тем людям, что способны испортить себе жизнь и карьеру из-за озорных глаз и стройных ножек сельской потаскушки.

– Так поедем же и спасем его! – вскричал с военной прямотой и решительностью шевалье де Монбаре, успевший более других воздать должное дарам Бахуса. – Мы, все вместе, – поедем в ближайшие же дни и вырвем Армана из лап деревенской Цирцеи. А если она и в самом деле столь хороша, то… – он выдержал многозначительную паузу, давая понять, что не одни новоиспеченные аббаты способны оценить красоту цветов, выросших в лесной глуши.

К тому времени подали уже третью перемену блюд, и выпито было немало, дом графа д'Антраг всегда славился винным погребом, – идею шевалье тут же бурно поддержали все участники обеда. Сам граф, впрочем, не сомневался – когда дойдет до дела, у каждого найдутся весомые причины для отказа, и отправиться в Турень придется в одиночестве… Эмманюэль-Луи-Анри де Лоне, граф д'Антраг, напротив, всегда доводил задуманное до конца. И слыл в своем кругу весьма увлекающимся человеком: чего стоила одна лишь его дружба с братьями Монгольфье и полеты на их детище, на воздушном шаре, – вызывавшие у знакомых графа восторг и боязливое восхищение, но отнюдь не желание совершить такой же подвиг…

– Отчего Арман вообще избрал духовное сословие? – негромко спросил маркиз де Шатлю у хозяина дома. – Совсем не в его характере, насколько я успел узнать этого молодого человека.

Маркиз был как минимум на два десятка лет старше любого из собравшейся компании. И всех здесь именовал «молодыми людьми», о себе же и своих ровесниках выражался: «мы, старики…»

Д'Антраг ответил машинально, продолжая размышлять об одном пассаже из письма друга:

– Дело в том, что семья Армана – давно, со времен Анри Четвертого – пользуется одной восьмой частью доходов аббатства Жанлис, что даже сейчас составляет весьма неплохую сумму, смею вас уверить. Но бенефиция сия осуществляется лишь при условии: один из членов семейства носит сутану священника. И вот, после смерти одного престарелого родственника, вместо шевалье Армана де Леру на свет семь месяцев назад появился аббат Леру.

– Значит, о браке с этой самой Сандрийон речь идти не может, – заметил маркиз с крайне глубокомысленным видом. Он вообще обладал даром изрекать прописные истины так, словно они являлись плодом его собственных глубоких размышлений.

– В том-то и дело, что Арман способен сотворить большую глупость…

О тревожных симптомах, замеченных им в самом конце письма, граф ничего не сказал. Позже, когда гости разъехались, вновь достал из кармана письмо Армана де Леру, перечитал предпоследний абзац:

«Очень многое в нашей жизни, любезный друг, соседствует со своей противоположностью: день и ночь, аверс и реверс монеты, умница Неккер и тупой бездарь Калонн. Не стала исключением и Сандрийон, – насколько ее, без преувеличения, можно считать ангелом во плоти, настолько же напоминает демона ее крестная – тетушка Имельда. Ты знаешь, милейший Анри, как скептично я всегда относился к диким предрассудкам минувших веков, но сейчас пишу тебе без тени сомнения: старуха Имельда – НАСТОЯЩАЯ ВЕДЬМА…»

Последние слова были написаны заглавными буквами и дважды подчеркнуты.

К удивлению графа д'Антраг, один из собутыльников – де Бриссак – без шуток воспринял идею поехать в Турень и спасти аббата Леру от вскружившей ему голову сельской обольстительницы.

Причины столь серьезного отношения к застольному, шампанским подогретому разговору выяснились достаточно быстро. Выехали на следующий день, в половине первого пополудни, в карете графа, – и лишь после двух часов пути Бриссак перестал настороженно оглядываться.

– Кредиторы? – догадался д'Антраг после очередного тревожного взгляда, брошенного спутником назад.

Бриссак понуро кивнул. И добавил немного спустя:

– Не только они… Муж моей Жанны-Арманды – редкостная скотина, разбогатевшая на подрядах Пари-Дюверне и купившая баронский титул. Ревнив, как мужлан, и вопросы чести решает мужицкими способами… Впрочем, и слово «честь», и обозначаемое им понятие для него не существуют…

Как оказалось, ревнивый муж оповестил обитателей парижского дна, что заплатит тысячу ливров за каждую сломанную конечность лейтенанта де Бриссака. И триста ливров за каждое сломанное ребро. Хотя к столь возмутительному объявлению прилагалось подробное описание внешности лейтенанта, уже пострадали двое или трое безвинных, на свое несчастье имевших с ним внешнее сходство…

Бриссак вновь тревожно оглянулся. Однако за каретой катила лишь другая, тоже принадлежавшая графу, – в ней были слуги и вещи, призванные сгладить неудобства, поджидающие в дороге путешественников. Да еще двое конных грумов вели в поводу лошадей, на тот случай, если благородные господа соизволят развлечь себя верховой ездой.

Не видя преследователей, Бриссак приободрился и разговорился. Граф, собиравшийся было прочесть в дороге новую трагедию Лемьера и полистать томик мемуаров госпожи де Моттвиль, вынужден был вместо того слушать рассказы о всевозможных жизненных невзгодах приятеля. Слушал он, тем не менее, без особого неудовольствия – д'Антраг считал себя исследователем человеческой натуры.

Жизнь и службу Бриссаку портила, по его уверениям, исключительно фамилия. Начальство, да и просто влиятельные люди, с коими лейтенанту доводилось сводить знакомство, – поначалу относились к нему весьма благосклонно, убежденные, что имеют дело с родственником герцога Жана-Поля де Коссе, маршала де Бриссака. Позже, когда ошибка вскрывалась – лейтенант не приходился маршалу даже отдаленной родней – влиятельные особы словно бы спешили исправиться и встречали де Бриссака более чем холодно…

Граф подумал, что, возможно, дело обстояло именно таким образом – надо полагать, «скотина-подрядчик» тоже поначалу вполне терпимо отнесся к шашням жены с родственником маршала и герцога, – но разъярился, когда узнал, что обязан рогами лейтенанту, происходившему из мелкопоместных перигорских дворян.

Конец ознакомительного фрагмента