Ирина Ильина - Кукушеньки

— Я, как же я! Возьмите меня!

В ушах свистел ветер, да хихикал гнусавый. Выбежав из леса, оказалась на берегу реки прямо перед мостом, далеко на середине которого, колыхались в беге лошади, цыгане и их кибитки. Медленно, из последних сил, вползла на мост.

— Кукушеньки! — произнес противный, пугающий, гнусавый голос.

Я упала на асфальт. Последние силы оставили меня. "Лучше умру здесь", — решила я, но неожиданно пешеходная дорожка моста понесла меня, как лента эскалатора вперед. Обрадовалась — это было спасение. Однако, ровно на середине, дорожка остановилась, подбросила меня вверх и сбросила с моста. Я пыталась схватиться за опоры, но дотянуться не смогла! "Все, теперь точно конец", — подумала я, пытаясь перевернуться в воздухе и войти в воду ласточкой. Глумился и хохотал голос:

— Я победил, я победил! Кукушечки, я тут, ура!!!

И сразу услышала недовольно-гнусавое:

— Кыш, не сметь, кыш, не мешать!

Возле меня кружились два серых воробья. На крики они не обращали внимания. Может, и не слышали вовсе? Вот один изловчился и схватился за тренчик моих брюк, второй — за бретельку топика. Я зависла в воздухе. Воробьи, размеренно работая крыльями, вынесли меня на берег, уложили на теплый песок.

— Спасибо, милые! — воскликнула я.

— Рано радуешься, — со змеиной ненавистью произнес гнусавый.

Воробьи не удостоили ответа ни меня, ни его, но, взлетая, один из них послал "привет", и я увидела, как этот "привет" серой жижей обтекает что-то прозрачное и несуществующее.

— Вот, гады — завопил гнусавый.

Растекающееся в воздухе пятно, колыхаясь и подпрыгивая, переместилось к реке, раздался всплеск, во все стороны полетели брызги. Я же решила воспользоваться случаем и убежать. Уже вечерело. На выходе из пляжа вся стоянка была заполнена свободными такси. Сев в первую же машину, сказала:

— В город.

— Точнее, — спросил водитель, поворачивая ключ.

— Потом, по дороге.

Я чувствовала, что ехать домой — рано, и оказалась права. Еще в машине ощутила на плече влагу, потом гнусавый произнес:

— Сбежать надумала, я — везде, — и захихикал.

Я же, сидя на заднем сидении машины, мчащейся в город, тихо плакала.

— Куда, все-таки? — потребовал водитель.

— К ночному кинотеатру, — ответила я.

— Не поможет, — хихикнул гнусавый.

В зале было полно народа. Потух свет, я тихо ела кукурузу, как вдруг, ведерко с попкорном вырвалось из рук, сделало сальто в воздухе и просыпалось на мою голову золотым дождем. Мне стало плохо. Начался фильм, но я не слышала ни слова, не понимала, где происходит действие, что делается на экране. Смотрела и не видела, слушала и не слышала, думала и не мыслила! Голос за кадром произнес несколько гнусаво:

— И жили они потом долго и счастливо и умерли в один день, — и гнусно захихикал.

Меня пробрал мороз, оглянулась по сторонам — народ, счастливо улыбаясь, покидал свои места, строем перетекая к дверям. Я пошла за всеми. Надпись "Выход" горела ярким призывным огоньком. Широкая толпа, приближаясь к ней, суживалась, вытягивалась и просачивалась в двери тонкой змеиной шеей. Разноцветные головы создавали удивительный чешуйчатый беспорядочный рисунок все той же змеиной кожи. Все тот же гнусавый голос произнес мне в ухо:

— Кукушеньки!

Каким-то странным образом я оказалась последней в длинной очереди на свободу, передо мной шушукались две девчушки, в очень узких, низко посаженных и коротких шортиках, так, что наколки в области крестца были видны, коротких топиках бюстье, с трехцветными стрижками, подбритыми над ушами. Ровный загар переливался теплым коричневым цветом на упругой коже спортивных, мускулистых тел. Казалось, им лет по четырнадцать. Я подумала: "Велосипедистки? Как матери отпускают таких маленьких девочек на ночные сеансы?" Будто в ответ моим мыслям, они оглянулись. Я увидела старческие, густо морщинистые беззубые лица с блеклыми потухшими глазами, ритмично подрагивающими подбородками. Они сделали прыжок в мою сторону, я инстинктивно отшатнулась. Рассмеявшись наглым, одна — почти детским звонким, вторая — старческим дребезжащим голосами, они нырнули в дверь и растворились в ночи. Переведя дух, пошла следом. Прошла через одни двери и вторые закрылись перед моим лицом, я повернулась обратно, но и те двери закрылись. Оставшись одна в узком междверном пространстве, я уже даже не испугалась. Так устала от этой погони, устала убегать, прятаться и все равно оказываться в безвыходном положении! По стене медленно сползла вниз, села на пол совершенно без сил и тихо заплакала.

Слезы быстро заполнили узкое пространство, я почувствовала легкий толчок волны о подбородок. "Недолго и утонуть", — подумала и встала. Это не помогло — слезы продолжали прибывать и прибывать и снова добрались до лица. Я встала на цыпочки, вытянула шею, стараясь держаться над слезами, но появилась новая волна и накрыла меня с головой. "Неужели, утону?" — подумала я, и тут открылись наружные двери. Бурный поток подхватил меня, вынес наружу. Одинаковые девочки- старухи держались за двери и надрывно хохотали, показывая на меня пальцами. Поток подхватил и их, и вот уже втроем мы неслись в горькой волне.

— А зачем вы загримировались? — спросила я старух.

Или девочек? Не знаю. Они фыркнули в ответ, нырнули и уплыли от меня далеко вперед, навстречу резвящимся акулам. Едва увидев акул, я решила, что лучше утонуть, чем быть съеденной заживо, выпрыгнула высоко вверх, сделала сальто и ушла на дно. Там закрыла глаза и перестала дышать и плакать. Сильное течение сразу ослабло, и я оказалась на суше — слезы высохли. Акулы, быстро работая плавниками, пытались догнать последние капли влаги. Девочки-старушки бежали ко мне и кричали:

— Сейчас же заплачь, они могут погибнуть.

Я честно пыталась заплакать, но у меня не получилось. Была глубокая ночь, высокое небо смеялось во всю кривым полумесяцем, подмигивало редкими облаками и сверкало веснушками звезд. Все было прекрасно, но я знала, что оно где-то рядом. И не ошиблась!

— Кукушеньки, — гнусавый, надтреснутый голос всколыхнул испуг и погнал меня в ночь. Я бежала темными пустыми переулками мимо огромных домов с раззявленными ртами подъездов, мимо пустых скверов и парков. Я бежала и все не могла добежать до собственного дома. Он оставался на два квартала впереди. Из-под каблуков летел гравий, с деревьев сыпалась под ноги труха, громом раздавался стук моих шпилек, я видела подъезд, а добежать не могла. Наконец в изнеможении упала на газон, стучала кулаками по траве, брызгала слюной и орала:

— Помогите, спасите! Караул, люди!