Александр Белаш - Сток

«Не жилец. Дошёл ты, малый, — подумал с отвращением охранник. — Скоро не сам поедешь — повезут под музыку».

Когда УАЗ скрылся, на сердце улеглось. Он выбрался наружу и побрёл к брошенному мусору. Ну, точно, упаковка от шприца на пять кубов и ампулы с отломанными носиками.

«Чем нынче лечатся от тряски?..»

На удивление, пачка была знакомая. Этим бабку охранника кололи.

«Динатрие… три… форной кислоты 1 % раствор»

«Вроде от стенокардии. Или от гипертонии?»

Дебёлая медсестра всё повторяла: «Ты не смотри на упаковку. Средство проверенное. Мы его «обкомовским уколом» зовём». Ампулы с тонким носиком, картонная коробочка, серая такая…

Судя по пакету, такого добра парню в камуфле продали кило три, не меньше.

«Что ему, на взвод бабок?.. А самому зачем?»

Потянулась унылая ночь в безлюдном магазине. Заскочила за покупками ватага молодых в гриме — лица набелённые, с чёрными тенями. Повыли — «Мозги-и! Мозги-и-и!» — покривлялись, походили на негнущихся ногах и понеслись дальше дурковать. Прикольные!..

Под утро пал мороз. Небо засинело, замерцало гаснущими звёздами. С рассветом разом потухли цепочки фонарей вдоль улицы. Потом и солнце зажглось. Машины поехали всё чаще, чаще. Шмыгая по льдистой скользоте, потянулись первые утренние покупатели. Сонный иммигрант смёл обёртку и коробку, а уборщица в синем халате стёрла с пола жирные кляксы — и следов ночного гостя не осталось.

Только муха.

Охранник нашёл её, когда сменился. Опухшая, словно объевшаяся, и снулая, она ползла, едва переставляя лапки, по стенке камеры хранения. Не то что раздавить — на пол смахнуть противно.

— Кыш! — согнал он муху.

Она неторопливо взлетела, гулко жужжа, и направилась прямиком к дверям. Будто мороз ей не страшен и дорога известна.

— Ну, скоро мы придём? — с ехидцей спросила Катюша, искоса заглядывая Игорьку в лицо. — Долго будем «коротким путём» топать?

Тот, стараясь не встречаться с ней глазами, в раздражении давил на кнопки. Вот облом!.. Правду говорят — есть места за городом, где навигатор и мобильник глохнут. «Нет сети», и точка. Едва километр отошли от платформы — и в немую зону угодили!

Он огляделся с видом следопыта, но обзор мало помог. Когда выезжали с вокзала, солнце блестело, небо улыбалось. Но стоило электричке унестись дальше по звенящим рельсам, как синеву над головой стало затягивать белёсой мутной пеленой. Мартовская погода изменчива. Пропали тени; солнце превратилось в тускло светящееся пятно посреди сплошной серости. Пока навигатор указывал путь, идти было уверенно и весело — с Катюшей-то! — а потом голый пейзаж стал растворяться в туманной дымке.

— Мы не там свернули, — признался он сквозь зубы.

— Угу. Поворот не туда. — Настроение подруги изменялось в лад погоде. Скоро примется язвить всерьёз.

— Я помню — пруд, речка Шумка, дальше Даниловка, а за ней…

— К вечеру-то доберёмся? А то я уже мёрзну.

— Возьмём левее, через час будем у Лариски.

— Шашлыки без нас съедят. Где ты навигатор брал? Он чисто городской, одни улицы знает. Спутника не видит. За окружной трассой погас… ему домой надо, погреться, как коту…

— Ладно, нечего болтать — ходу! Вот низина, значит, там пруд, а от пруда вдоль речки до моста, как раз к Даниловке.

Пологий склон вёл в гущу тумана, из которого там и сям выглядывали крючковатые безлистные кусты. Поднимались вверх лысые деревья со вскинутыми к небу гнутыми ветвями. Тропа то проступала, то терялась под пластами подтаявшего снега и полёгшими за зиму серыми травами. Слева глухо всхлипывал мутный ручей, унося бумажки, обёртки и прочий сор, похожий на жёваные тряпки.

Всё ниже и ниже шёл склон. Начало сыро хлюпать под ногами, но прудом не пахло. Чем дальше двое продвигались внутрь тумана, тем плотнее становилась тишина, даже шум машин и поездов сюда не доносился. Катюша захотела ещё раз вслух помянуть Сусанина, когда послышалось едва уловимое журчание. Впереди в туманной мути проступил тёмный контур моста.

— Вот, а ты боялась!.. Считай, дошли — отсюда до Даниловки рукой подать. Выше нос, хвост пистолетом, готовь пузо к шашлыкам…

Это был старый, заброшенный мост — деревянный, ветхий, дырявый. Однако им явно пользовались — тропы со склона сходились к нему лучами, сюда же тянулся след колёс.

— УАЗ, — присев на корточки, определил Игорёк. — Экстремальные грязевые шины, протекторы заметно стёртые.

— И не провалился? — Катюша с сомнением потрогала доски ступнёй.

— Значит, нас мостик точно выдержит.

— Мне так не кажется.

— Давай я первый пойду.

— Нет уж! Буду за тебя держаться.

Настил скрипел и кряхтел под ними как живой. Доски ощутимо гнулись и опасно потрескивали. Снизу, от чёрно-зелёной воды, тянуло тяжким смрадом, будто от канализации. Выглядела речка так, словно сюда стекались все отбросы города — плыли мятые банки, полузатопленные бутылки, огрызки, ошмётки. Покачиваясь, по реке ползла к мосту рваная детская коляска — внутри Кате почудился свёрток, по форме схожий с ребёнком. Коляску догонял, норовя ужалить, одноразовый шприц, на треть налитый тёмной кровью.

— Помойка это, а не Шумка, — выдохнула Катюша, когда они, наконец, перебрались на другой берег. — Зря воды с собой не взяли. Если Лариска берёт отсюда для питья…

— Сказала, из артезианской скважины.

За речкой туман поредел, стал походить на стоячий, неподвижный дым, с таким же горелым привкусом. Солнца совсем не стало видно. Здесь было заметно теплее, почти по-апрельски, хотя эта теплота отдавала сухостью. Катя лаже развязала шарфик и расстегнула верх курточки. На пустой, растрескавшейся земле то и дело виднелись пятна-кляксы, липкие, будто капли гудрона.

Показались приземистые деревенские дома — словно чёрные ящики, разбросанные между клонящихся в разные стороны деревьев. Покосившиеся заборы, за ними тень обезглавленной церкви и накренившаяся водонапорная башня. Над просевшими крышами криво высились печные трубы. На огородах, где густо торчал сухой бурьян, в паре мест что-то вяло курилось. Вверх тянулись зыбкие струйки дыма.

Не но сезону рано проснулись мухи — их жужжание хорошо слышалось в тумане. Порой одна-две пролетали мимо по своим делам — жирные, крупные.

— Кошерное местечко для гулянки с шашлыками, — сдержанно заметила Катюша. — Дестройная деревня… наверно, хата здесь копейки стоит. Давай поедим — и в город, мне тут ночевать не хочется.

Мысленно согласившись с ней, Игорь кивнул на ближний дымок:

— Похоже, это они там жарят. Идём, проверим.

Поодаль между заборами шёл, покачиваясь, человек — головастый, сгорбленный.