Лорел Гамильтон - Арлекин

Ознакомительный фрагмент

— Ты мне говорила, что тебе надоело «постоянное цитирование стихов». Вот я и тренируюсь говорить просто.

Я кивнула:

— Да, помню, но… у меня такое чувство, будто ты мной недоволен, а почему — не знаю.

— Ты допустила меня в свою постель. Я снова ощутил ardeur. Что же может еще желать мужчина?

— Любви, — ответил Натэниел.

Реквием уставился на него поверх моего плеча, в его синих глазах полыхнул огонь: гнев и сила. Реквием их тут же спрятал, но я увидела. Все увидели.

— «Любовь и размышленье не дружны;Лишь те, чья страсть внезапна, — влюблены».[2]

— Не знаю, что ты цитируешь, — сказал Натэниел, — но Анита не влюбляется с первого взгляда. В меня, по крайней мере, не влюбилась.

— Это он из «Геро и Леандра» Марло цитирует, — сказал Байрон, не оборачиваясь. Он вывалил деньги на одеяло и теперь их пересчитывал. — А ему не дает покоя, что он считает себя непревзойденным и не может понять, отчего ты его не любишь.

— Байрон, не искушай меня. Мой гнев только ищет себе цели, — предупредил Реквием.

Байрон обернулся с пересчитанными и сложенными деньгами в руках:

— Против чего угодно могу устоять, кроме искушения, — сказал он и глянул на меня. — Не любит он, когда ему цитатами и отвечаешь.

— Ты злоупотребляешь своей прямотой, Байрон, — предупредил его Реквием низким, чуть рыкающим голосом.

— А жаль, что я так прям, — вдруг сверкнул глазами Байрон, будто безмолвная молния. — Что не дано мне льстивое искусство речей неискренних.[3]

Он сидел у Натэниела на коленях, положив ноги на колени мне. Натэниел почти автоматически обнял его за талию, глянув на меня. Взгляд этот ясно спрашивал: «Что происходит?» — но так как я сама не знала, то и ответить не могла. Похоже, мы встряли в середину конфликта, о котором даже понятия не имели. Я держала руки в воздухе, над голыми ногами Байрона. Я научилась не замечать наготу, но ведь не тогда же, когда эта нагота сидит на коленях у моего бойфренда и закинула ноги на колени мне? Не так уж хорошо я овладела искусством не замечать.

— Что происходит? — спросила я, опуская все-таки руки на голые ноги Байрона, потому что, держа их в воздухе, я просто уже чувствовала себя дурой.

Если бы он больше лежал у меня на коленях, чем у Натэниела, я бы просто спихнула его на пол, но сейчас он в то, что происходило, втянул Натэниела, и так просто действовать я не могла. Надо, значит, подумать. Реагировать непосредственно — это куда проще. В долгосрочной перспективе, может, и хуже, но в краткосрочной — всегда приятнее.

— Спроси Байрона, — ответил Реквием. — Я понятия не имею, почему он так себя ведет.

Я похлопала Байрона по икре:

— А с чего это ты у нас на коленях сидишь?

Байрон обвил руками плечи Натэниела, взял его лицо в ладони, приблизил к своему. Он глядел на меня таким взглядом холодных серых глаз, что мне пришлось подавить дрожь. Дрожь не страха, а желания. Натэниел был несколько озадачен, когда Байрон прижался к нему лицом. Тупо сексуальное выражение на этом лице заставило меня отодвинуться из-под его ног и встать.

— Не знаю, что за игру ты затеял, Байрон, но мы с Натэниелом играть в нее не хотим.

Байрон спрыгнул с коленей Натэниела и присел на пол с другой стороны от него, чтобы я их обоих видела ясно. Вид был такой, будто он уже всерьез флиртует. Флиртовать ему случалось, но скорее так, между делом, лениво. Сейчас ничего ленивого в его лице не было.

Он провел ладонью по шее Натэниела, потом ухватил его за косу. Ухватил — и дернул шею Натэниела назад под неестественным углом. Натэниел задышал коротко и быстро, пульс у него на горле забился пойманной птицей.

А пистолет уже был у меня в руке — не помню, как я его выхватила. И как нацелила — тоже не помню. У меня пульс тоже в горле стучал. Годы тренировок — и сейчас дуло смотрело в лицо Байрона. А он смотрел на меня, серыми своими глазами на серьезном лице, на котором не было угрозы. Я не знала, что происходит, но знала одно: если это не прекратится, без пострадавших не обойдется.

— Отпусти его, — сказала я голосом таким же твердым, как прижатое к его лбу дуло. Я ощутила, как шевельнулся за спиной у двери Лизандро, направляясь к нам. А я не знала, хочу ли я чьего-нибудь вмешательства, и даже нужно ли оно.

— Он не хочет, чтобы я его отпустил. Правда, Натэниел?

Байрон говорил очень спокойно, ровно. Будто наконец понял, что его игра может закончиться гибелью.

Прозвучал полупридушенный голос Натэниела — под таким углом выгнув шею, говорить трудно. Но сказал он вот что:

— Нет, нет, нет! Не отпускай!

Я наконец позволила себе глянуть на Натэниела. Обычно я не отворачиваюсь от того, в кого целюсь, но в Байроне не ощущалось злых намерений. Непонятно, что он делал, но ясно, что не насилие здесь было целью. Натэниел вцепился в руку вампира, но не так, будто хотел от него защититься, скорее будто держал его, не отпускал. Но пистолет я опустила к полу, когда посмотрела Натэниелу в лицо.

Губы его были полуоткрыты, закрытые веки трепетали, лицо стало как у сонного от наслаждения. А тело — тело напряглось в ожидании. Он радовался боли, радовался, что его скрутили. О черт!

Байрон резко отпустил Натэниела, почти отбросил от себя. Натэниел свалился на диван, ловя ртом воздух, закатив глаза под лоб. Веки у него дрожали, спина выгнулась, голова запрокинулась назад, он стал биться о спинку дивана.

Байрон стоял и смотрел.

— Рыбонька, смотри, какая сильная реакция. Ты пренебрегаешь своим мальчиком.

Он был прав. И хотела бы я поспорить, но он был прав. Доказательство небрежения извивалось на диване в экстазе, который мне не понять никогда. Я, бывает, люблю чуть-чуть силы здесь или там, но так она на меня не могла бы подействовать.

Натэниел стал затихать, все еще с закрытыми глазами, и на лице у него была улыбка. Впервые до меня наконец дошло, что насилие может для него быть сексом. Всерьез и по-настоящему.

Я посмотрела на Байрона:

— И что ты хочешь этим сказать?

Я отлично знала, что он хочет сказать, но черт меня побери, если я стану ему подсказывать.

— До меня доходили слухи, что ты с этим мальчиком отказываешься играть в госпожу и раба, но я не верил. Не понимал, как можно быть с Натэниелом и обходиться без БДСМ? Для него бондаж и покорность — это хлеб и масло.

Я кивнула и убрала пистолет.

— А ты знаешь, что ты был на волосок от смерти? Еще чуть-чуть — и я бы выстрелила.

— Когда-то я уже смотрел в дуло твоего пистолета. — Снова ушел юмор, лицо Байрона стало серьезным — и потом он улыбнулся. — Заводит…