Сторож брата моего - Тим Пауэрс

того же монолога Гамлета, который процитировал отец: «Или я трус? Кто скажет мне: „подлец“?»[4]

Энн тоже распознала цитату.

— Уж ни трусом, ни подлецом мы вас не считаем. Вы делали то, что считали должным.

— Мистер Керзон сказал мне, что мальчик — это дух Валлийца, — сказала Эмили. — То есть призрак?

Отец мрачно кивнул.

— Он принимает ту самую форму, в которой переправился через Ирландское море — через открытую неукрощенную воду — в 1710 году: смуглый чернявый мальчик, одетый в лохмотья, которого моряки хотели вышвырнуть за борт. — И он добавил шепотом: — И да будет проклят мой прапрадед за то, что помешал этому.

Энн эти слова явно шокировали, Шарлотта нахмурилась, вероятно, потрясенная мыслью о том, что вся эта история может в конце концов оказаться правдой. А Эмили вспомнила, что сказала Шарлотта, когда Брэнуэлл предложил отправиться на ту памятную прогулку к Понден-кирк, чтобы сделать их дорогую сестру Марию «снова живой»: Шарлотта не хотела отпускать их, но все же сказала: «Идите, поиграйте втроем».

Шарлотта взглянула в темное окно, встала и подожгла фитиль новой свечи от горящей. Потом закрепила ее в медном подсвечнике и вернулась на свое место. По комнате поплыл масляный запах нагревающегося воска.

Энн поймала взгляд Эмили и с вопросительным выражением подняла указательный палец левой руки, на котором, конечно же, не осталось и следа от того давнего пореза. Шарлотта снова смотрела в окно, и Эмили отрицательно покачала головой. Не будем тревожить его еще и этим, подумала она. Хотя бы до поры до времени.

— Надо было дать Керзону высказаться, — сказал Патрик. — Пусть он считает меня глупцом, а я его — опасным шарлатаном, но не исключено, что он осведомлен о каких-то мерах, которые могли бы помочь в нашем положении. Эмили, он не сказал, как с ним можно связаться?

— Нет. Но, думаю, можно спросить в деревне — вдруг он оставил кому-нибудь сведения. — Она тяжело вздохнула. — Так кто же такие губертианцы?

— Французский католический культ, — ответил Патрик, — возводящий свое начало к святому Губерту, который жил в седьмом веке в Бельгии. Он был епископом в Льеже, и приверженцы этого культа утверждают, что он весьма преуспел в преследовании… вервольфов.

— Святой Губерт Льежский! — вставила Энн. — Ведь это он охотился на оленя, а когда зверь повернулся к нему, увидел крест между его рогов?

— Типичный папистский фольклор, — согласился отец. — Вся эта каша насчет вервольфов, без сомнения, заварилась значительно позже. Когда я в 1807 году приехал в Лондон для рукоположения, с полдюжины губертианцев окружили меня в таверне. Увели в отдельный кабинет. Один из них был знаком со мною в Кембридже и знал, что я пять лет назад приехал из Ирландии. Они называли меня Бранти; я не спорил с ними. — Он с расстроенным видом откинулся на спинку стула. — О, это была диковинная компания — все с повязками на одном глазу! Теперь это просто формальность, они отлично видят обоими глазами, но, насколько я понимаю, в прошлые века каждый из участников этого ордена действительно удалял один глаз!

Энн передернула плечами, Шарлотта выразительно взглянула на Эмили и мотнула головой, выказывая свое отвращение, ну а Эмили подумала о циклопах.

Углубившийся в воспоминания Патрик продолжал:

— Они хотели завербовать меня к себе! — Он невесело рассмеялся. — Я действительно испугался, что они намеревались — о формальностях ведь никто не говорил! — вырезать мой глаз прямо там, в таверне! Они уверяли, что их цель — прекратить бесчинства демонов в северных странах, которое, по их словам, усиливалось от года к году. Им было известно, что я невольно привез из Ирландии одного из этих демонов, и причем немаловажного, и хотели, чтобы я присоединился к ним. Они показали мне нож — с раздвоенным клинком, точь-в-точь такой, что был у этого парня, Керзона, — и сказали, что это самое лучшее оружие для того, чтобы убивать оборотней.

— И, — чуть слышно произнесла Энн, — что же было потом?

Патрик развел руками.

— Я заговаривал им зубы, пока не вошел слуга — спросить, не надо ли чего-нибудь. Я оттолкнул его и выбежал вон. — Он вздохнул и потер лоб. — Я уже был сверхштатным священником в Уэзерсфилде, в Эссексе. И был помолвлен с девушкой… но речи этих безумных губертианцев встревожили меня. Я на неделю уехал в Ирландию посоветоваться с отцом и служил там в старой церкви в Баллирони.

Три сестры слушали, как зачарованные. Отец так редко рассказывал им о своей семье и о жизни до посвящения в духовный сан, что сегодняшние скудные откровения на эти темы были для них столь же захватывающими, как и фантастические и не очень-то правдоподобные разговоры об оборотнях.

— Он сообщил мне многое из того, что я недавно рассказал вам, девочки, о происхождении Валлийца и его — всего лишь временной, спаси нас, Господь! — смерти. И еще отец послал меня к старой крестьянке по имени Мэг, которая… честно говоря, я не могу поклясться, что она не была самой настоящей языческой ведьмой. Но за сладости и табак, которые я принес, она рассказала мне, что нужно делать, чтобы укротить дух Валлийца. Звучит как полнейшая глупость. — Он откашлялся, нахмурился, как будто собрался оправдываться, и продолжил: — Она сказала, чтобы я соскреб ржавчины с того самого церковного колокола, который звонил на похоронах Валлийца в 1771 году, — чугунного, похожего на перевернутый котелок, — смешал ее со свинцом и отлил пули.

— Вам, — сказала с вымученным смешком Эмили, — наверное, пришлось долго скрести.

— Я забрал весь колокол, — признался отец. — Он лежит в ведре с водой в запертом шкафу в церковной ризнице. Каждые несколько дней я соскребаю с него новую ржавчину, высушиваю ее и подсыпаю в расплавленный свинец. Каждый выстрел, как сказала мне старуха, должен обозначать «повторение погребального звона Валлийца».

— И напоминать ему о том, что он мертв, — ровным голосом добавила Шарлотта.

Патрик вскинул голову, вероятно пытаясь понять, не было ли иронии в этом замечании.

— После того как умерла ваша мать, — медленно сказал он, — я позвал католического священника, чтобы он провел обряд экзорцизма. — Он кивнул, в который раз оценивая задним числом свой поступок. — Это было двадцать пять лет назад, и до тех пор, пока Эмили и Энн не рассказали о том, что видели, я был уверен, что обряд успешно загнал дьявола Валлийца в ад.

— Тем не менее вы продолжали каждое утро звонить в его погребальный колокол, — заметила Эмили.

— Это должно было, — мягко сказал отец, — помочь против отдаленных… — Он повесил голову, не закончив фразу, его голос