Кэрри Гринберг - Лорелея

  Такая вот сказка, Артур. У нее не могло быть счастливого финала, даже сказочная принцесса, приехавшая из далекой страны - и та умерла у меня на руках.

  Артур встал, отодвинув от себя Мицци, которая вновь прильнула к его плечу, тихо и осторожно, в надежде, что он не прогонит ее.

  - Лучше бы я умерла, ты ведь об этом думаешь? - вампирша всего лишь озвучила его мысли.

  - Нельзя понять и простить убийства, даже если ты совершаешь их лишь для того, чтобы выжить. Твоя жизнь давно закончилась, хватит отбирать чужие!

  - Я не могу. Я... я не хочу, понимаешь? Я не готова расстаться с жизнью - и не была готова тогда, стоя на скале над Рейном. Артур, пожалуйста, пойми... - она протянула к нему руки, и тот подошел к ней. По своей ли воле или под гипнозом, он уже и сам не понимал. Он обнял вампиршу, хотя хотел оказаться как можно дальше; он поцеловал ее, хотя желал ей смерти.

  - Я никогда не пойму этого, Мицци, - шептал он, нежно гладя ее кожу, прохладную и тонкую, но не ледяную. - Неужели нельзя как-то иначе?

  - Нельзя...

  Она стала терять свои очертания, как мираж в пустыне, допустивший путников слишком близко к себе, пока не превратилась в полупрозрачный туман, заполнивший комнату.

  - Нельзя...

  Туман исчез, растворился, и Артур практически физически почувствовал, что теперь находится в номере один.

  - Лорелея, заманивающая мужчин в свои сети, и губящая их, вот ты кто, - грустно усмехнулся он, глядя за окно, где уже забрезжили первые отблески рассвета, а тьма из всепоглощающе черной становилась грязно-серой, как стены парижских домов.

  Он заснул, и всю ночь ему снилась молоденькая шлезвигская герцогиня, беспомощно смотрящая на него огромными испуганными глазами и говорящая: 'Она убила меня, ведь убила, но за что?'. К ее тоненькому голосу присоединился гул других голосов - мужских, женских, детских, говорящих на разных языках, плачущие и кричащие, спокойные и злобные... Теперь они обращались к Артуру, гневно вопрошая его: 'Ты! Как ты можешь общаться с этим чудовищем, этой ведьмой, вампиршей? Ты должен убить ее, убить, убить!'  

2 мая

    Стоит ли и говорить, что утро выдалось тоскливым, и погода за окном в унисон с настроением Артура испортилась: небо заволокло темно-серыми тучами, и непрекращающийся дождь монотонно стучал по карнизу, возвращая юношу в реальность.

  '...Утро отрезвляет, и вот уже вчерашний разговор кажется лишь сном. Была ли она в действительности, или я сам ее придумал? Слишком уж хорошо я помню холодное прикосновение ее пальцев, не может быть иллюзией и мягкий шелк золотисто-рыжих волос, но разве мог бы я впустить в свою комнату вампира? Говорил ли я с ней, или мне это лишь померещилось? Сейчас утром мне кажется это невозможным и безрассудно-глупым, но отчего тогда я помню свежий ветер, дующий с Рейна, и вижу его с высокой скалы, на которой стояла девушка с развевающимися волосами цвета солнца перед тем, как броситься вниз?

  Мария, Мария, что же ты со мной делаешь?

  Почему ты просто не убила меня, не забрала мою кровь, как делала это с другими?

  Почему не отпустила?

  А теперь уже я боюсь отпустить тебя и больше никогда не увидеть...'

  Артур неуверенно смотрел на кончик пера, с которого готова была сорваться синяя чернильная капля. Он запутался настолько, что даже не знал, что написать. Или знал, но боялся сам себе признаться, как и в том, что он всеми силами будет искать встречи с Мицци.

  Лишь бы дождаться ночи - она мягко окутает город, изменив его до неузнаваемости. И вместе с ночью придет его прекрасная дама, сотканная из белого тумана. Что будет дальше, Артур не знал, он лишь помнил, как щемило сердце, когда она уходила, скрывалась в предрассветной мгле, а пальцы, только что касающиеся ее кожи, теперь сжимали воздух.

  Однако вопрос, чем скрасить тоскливый день в ожидании столь желанной ночи, решился сам собой. В дверь настойчиво стучали, и, вставляя ключ в замочную скважину и открывая, Артур уже не сомневался, кого ему ждать за порогом.

  - Мистер Берже, мистер Дюфрен... Я бы хотел сказать, что радуюсь вас видеть...

  - Рад, рад видеть, - машинально поправил Люк, и Артур скрипнул зубами.

  Люк скинул плащ и цилиндр на руки юноши и уверенно прошел в комнату, его коллега проследовал за ним.

  - Конечно, не лучшее жилье, но здесь ты хотя бы под наблюдением и не натворишь бед.

  - Я очень ценю вашу заботу, - Артур постарался, чтобы его слова звучали искренне.

  - Так ценишь, что даже не предложишь сесть? - усмехнулся Фабьян.

  Впрочем, приглашение им не требовалось - Люк нашел себе место на диване, Фабьян же занял единственный свободный стул, аккуратно переложив с него нетронутые книги по истории искусства на стол. Повисла неловкая тишина, нарушить которую решился, наконец, Артур.

  - Я... Я просто хотел говорить, что я уже прекрасно себя чувствую. И этот инцидент...

  - Ах, ну вот и славно, что произошедшее тебя не беспокоит! Знаешь, редкий человек бы на твоем месте так быстро все забыл, выкинул из головы, смирился с существованием вампиров, в конце концов. Но ты, парень, молодец! Всегда уважал в англичанах стойкость духа, - весело произнес Фабьян, и Артур не смог с уверенностью сказать, смеется ли тот или говорит серьезно. - Расскажи, чем занимаешься?

  - Вернулся к учебе, - он кивнул в сторону аккуратно сложенных и ни разу не открытых за последнюю неделю книг. - Я решил писать выпускную работу по Давиду, его сюжеты так точно отражают события эпохи, и к тому же...

  - А вдохновение ты ищешь, видать, в 'Планте'?

  - Но как вы...

  - Мадемуазель Жанетт была очень мила и с радостью рассказала нам про странноватого англичанина, который искал там не только вдохновение, но и девушку... я сначала хотел было поинтересоваться, кто же настолько завладел его вниманием, но Люк мне подсказал.

  - На Рейне в Бахарахе волшебница жила... - отвлеченно проговорил тот, крутя в руках какую-то подобранную на диване безделушку, и строчка из стихотворения Брентано прозвучала в его исполнении весьма зловеще.

  Когда же он встал и подошел к Артуру почти вплотную, тот отшатнулся. Угольки глаз Люка жгли насквозь, они смотрели на юношу с ненавистью, в то время как остальное лицо сохраняло каменное спокойствие.

  - Ты еще глупее, чем я предполагал, - произнес он холодно. - Идти навстречу своей смерти, раскрывать ей все двери - в буквальном смысле.

  - Я не понимаю, о чем вы, - неуверенно пробормотал англичанин.

  - Твое? - охотник повертел у него перед носом маленькой медной шпилькой, украшенной перламутровым цветком на конце.