Стивен Кинг - Армагеддон

Для Фрэн Голдсмит этот день закончился просто и безболезненно. Она почувствовала, как теплая волна воздуха подхватила ее сквозь ночь.

«Что за чертовщина?» — подумала она.

Она приземлилась, ударившись плечом. Удар был сильным, но боли по-прежнему не было. Она лежала в овраге, который шел с севера на юг на границе заднего двора Ральфа.

Рядом с ней приземлился стул — аккуратно, прямо на ножки. Сиденье его тлело и дымилось.

«Что за чертовщина?»

Что-то приземлилось на стул и упало вниз. Она увидела, что это была рука.

«Стью? Стью? Что происходит?»

Громкий, скрежещущий грохот заполнил ее уши, и повсюду стали падать предметы. Камни. Доски и бревна. Кирпичи. Разбитое стекло. Мотоциклетный шлем с пробитой в нем смертельной дырой.

До нее донеслись чьи-то крики. Скрежещущий грохот не ослабевал. Все вокруг было освещено пламенем. Доска с торчащим из нее шестидюймовым гвоздем упала у нее прямо перед носом.

… РЕБЕНОК!..

И сразу же вслед за этим в голове у нее возникла другая мысль — ответ на все ее предчувствия: «Гарольд сделал это. Гарольд сделал это, Гарольд…»

Что-то обрушилось ей на голову, на шею, на спину, и она потеряла сознание.

56 Птицы.

Она слышит, как поют птицы.

Фрэн лежала в темноте и слушала пение птиц. Она подумала о детстве. Субботнее утро, не надо идти в школу, не надо идти в церковь. День, когда можно спать, сколько душе угодно. Лежишь с закрытыми глазами и видишь перед собой только красную пульсирующую темноту. Слушаешь птиц, вдыхаешь соленый запах моря, потому что тебя зовут Фрэнсис Голдсмит, и тебе одиннадцать лет, и ты лежишь с закрытыми глазами субботним утром в Оганквите…

Птицы.

Она слышит, как поют птицы.

Но это не Оганквит, это (Боулдер) Она долго задумалась в красной темноте, и неожиданно ей вспомнился взрыв.

(? Взрыв?) (! Стью!) Глаза ее широко раскрылись. В них был внезапный ужас.

— Стью!

И Стью сидел рядом с ее постелью, одна рука его была аккуратно забинтована, по щеке пролегла глубокая царапина, а часть волос выгорело, но это был Стью, он был жив, и когда она открыла глаза, на лице у него появилось выражение огромного облегчения, и он сказал:

— Фрэнни. Слава Богу.

— Ребенок, — сказала она. Горло ее было сухим. Говорить она могла только шепотом.

— Ребенок, — повторила она, проталкивая слова сквозь свою покрытую наждаком гортань. — Я потеряла его?

Он неуклюже обнял ее обеими руками.

— Нет, Фрэнни, нет. Ты не потеряла ребенка.

Она расплакалась.

Позже она спросила его:

— Расскажи мне. Каковы последствия?

— Фрэн…

— Ник? — прошептала она. — Я видела чью-то оторванную руку.

— Давай отложим этот разговор.

— Нет, я должна знать.

— Семеро погибших, — сказал он низким хриплым голосом. — Нам еще повезло, по-моему. Все могло быть гораздо хуже.

— Кто, Стюарт?

Он неуклюже сжал ее руки.

— Ник — один из них. Там была стеклянная стена, и она… она… — Он запнулся на мгновение, посмотрел на свои руки, а потом снова поднял взгляд на нее. — Он… мы смогли опознать его по… некоторым шрамам… — Он отвернулся. Из груди Фрэн вырвался хриплый, сдавленный вздох.

Когда Стью немного овладел собой, он сказал:

— И Сью. Сью Стерн. Она оставалась в доме, когда произошел взрыв.

— Но… ведь это просто невозможно? — сказала Фрэн.

— Это правда.

— Кто еще?

— Чед Норрис, — сказал он, и из груди у нее снова вырвался этот хриплый вздох.

— Внутри оказалось только три человека. Это просто чудо. Бред говорит, что в шкафу было восемь-девять динамитных зарядов. А Ник… он ведь почти… когда я думаю о том, что он, наверное, уже взялся за эту коробку…

— Не надо, — сказала она. — Не думай об этом.

Перед приближением вечера третьего сентября люди стали медленно подходить к дому Ларри и Люси. Ларри наблюдал за ними из окна спальни. За его спиной на их кровати лежала без сознания Матушка Абагейл. Исходивший от ее тела сухой резкий запах заполнял его ноздри, и он ощущал позыв на рвоту — он ненавидел рвоту, — но не трогался с места. Это его кара за то, что Ник и Сюзан погибли, а он уцелел и даже не получил ни единой царапины.

Джордж ненадолго ушел в госпиталь проверить, как чувствуют себя остальные пациенты. Из двадцати пострадавших в больнице осталось только шестнадцать. Троих отпустили домой, а Тедди Вейзак умер.

Женщина на кровати была похожа на скелет, обтянутый тонкой пепельно-серой кожей. Она выглядела бесполой. Почти все ее волосы вылезли, груди исчезли, рот широко раскрылся, и из него вырывалось хриплое дыхание. Ларри подумал, что она похожа на виденные им изображения юкатанских мумий — не разложившихся, но съежившихся, высохших, лишенных возраста.

Ларри вновь посмотрел в окно. Люди стояли и ждали. Жива ли она? Умерла ли? Умирает? Может быть, ее исцелил Бог? СКАЗАЛА ЛИ ОНА ЧТО-НИБУДЬ?

Около десяти часов вечера в толпе появились Стью Редман, Глен Бэйтмен и Ральф Брентнер и стали раздавать листовки. На них было написано:

МИТИНГ СВОБОДНОЙ ЗОНЫ В АУДИТОРИИ МЮНЦИНГЕРА 4 СЕНТЯБРЯ В 20:00 Получив листовки, люди стали расходиться.

Когда на следующий вечер Стью открыл митинг, аудитория была переполнена, но все вели себя очень тихо. Позади Стью сидели Ларри, Ральф и Глен. Фрэн попыталась было подняться, но спина ее еще очень сильно болела. Невзирая на скверную иронию ситуации, Ральф подключил ее к митингу с помощью радиотелефона.

— Нам надо кое-что обсудить, — начал Стью и его тихий голос без труда разнесся по всему залу. — Я думаю, все в этом зале знают о взрыве и о возвращении Матушки Абагейл. Мы об этом поговорим, но сначала послушайте хорошие новости. Их вам сообщит Бред Китченер.

Бред подошел к кафедре, и на лице его не было заметно и следа того волнения, которое обуревало его вчера.

— Завтра мы подключим электроэнергию, — сказал он.

Раздались аплодисменты, продолжавшиеся около полуминуты. Позже Стью сказал Фрэнни, что если бы не вчерашние события, Бреда стащили бы со сцены и пронесли бы на руках вокруг зала.

— Следующий пункт повестки… — начал Стью.

— Пошел ты со своей повесткой! — исступленно завопила молодая женщина. — Давайте говорить о темном человеке! Давайте говорить о Флегге!

Зал зашумел. Стью так сильно застучал молотком по кафедре, что он разлетелся на части.

— Вы сможете поговорить обо всем, о чем хотите, но до тех пор, пока я веду этот митинг, я требую… чтобы был… хоть какой-нибудь… ПОРЯДОК!