Эринии и Эвмениды - Риган Хэйс

верхнюю одежду. Я отворачиваюсь. Полуголое карамельное тело Даньел, конечно, образец для подражания, но я не из тех, кто станет глазеть и восхищаться осиной талией и проступающими под кожей ребрами. Уж мне ли не знать, сколько таблеток для похудения ей в свое время понадобилось, чтобы достичь идеала типичной анорексички?

Обе мы пришли слишком рано и все это время были одни в раздевалке. Но рядом с Даньел вдруг оказывается кто‑то еще.

— Ну что, не пора ли выполнить свою часть уговора, Дэнни? Насчет Торвальдсона… и выпускного бала.

Этот голос…

— О, надо же… И тебе еще хватает наглости приходить ко мне и напоминать об уговоре? А не мне ли следует напомнить тебе, дорогуша, в чем заключалась суть нашей сделки?

С колотящимся сердцем я осторожно высовываюсь из-за шкафчиков и рядом с Дэнни вижу Ханну Дебики.

И ты, Брут…

— О чем ты? — не понимает Ханна и морщит лобик. — Ты просила пошпионить за Беатрис и при любом удобном случае выставить ее на посмешище…

— Поцелуй с Честером, по-твоему, удобный случай, Дебики? — Даньел почти взрывается и с грохотом хлопает дверцей своего шкафчика. — Я просила опозорить мерзавку, а не меня. А что сделала ты?

Соседка ловит ртом воздух, которого ей явно не хватает. Туше, Ханна.

Даньел собирает темные волосы в конский хвост и, уходя, бросает через плечо:

— Признай, Ханна: ты облажалась. А значит, сделка сорвана. Никакого знакомства с Йонасом не будет. Можешь пригласить Пули на выпускной бал: ему плевать, с кем развлекаться, если достаточно накуриться.

Даньел гордо удаляется в спортзал и оставляет бедняжку в смешанных чувствах. «Но ты же обещала!» — кричит Ханна вдогонку, а потом ударяет по шкафчику с такой силой, что тот ходит ходуном, и даже я спиной ощущаю вибрацию ее гнева. Из глаз соседки льются слезы. Со всхлипами она выбегает из раздевалки, даже не заметив меня.

Жалею ли я ее? Ничуть. Даже злости не получается испытать от ее поступка, ведь это так в духе Ханны: наскрести кривотолков по самым темным углам академии, а затем обратить их в свою пользу. А тут такой шанс, такая возможность! Навлечь на меня позор еще больший, чем прежде, а потом невинно спрашивать о самочувствии. Но в чем Ханна действительно просчиталась, так это в том, что доверилась Даньел. Мне‑то известно, сколь опасно поддаваться ее очарованию. Сожрет и не подавится.

А ты разве не знала, Ханна, что этот мир полон зубастых хищниц? И если уж надумала стать одной из них, будь готова, что стая тебя не примет. Так ведь вышло и со мной.

Пока раздевалка не наполнилась ученицами, я бросаюсь к шкафчику Даньел и забираю оттуда блестящую заколку; даже такая мелочь может стать мощным инструментом мести. Среди стопки учебников сую записку с посланием:

Пусть лилия гордится

Тем, что не ранит рук,

Но не она царица

Среди своих подруг. [13]

Маленькое премилое напоминание, что ее царствование не будет вечным.

Недоброжелателей в полку прибавилось, так что теперь следует держать ухо особенно востро. Соблазн внести поправки в ритуал и отомстить Ханне велик, но я все же набираюсь мужества и не распаляюсь. Если припомнить, сколько зла я натерпелась за последний год, то к целям возмездия можно смело причислить половину академии. С мисс Дебики Уэст-Ривер под чутким руководством Даньел однажды разделается своими силами, и, может быть, очень скоро бедняжка займет место новоиспеченного изгоя.

За обедом я искоса поглядываю на Сэйди, чтобы не упустить и незаметно проследовать за ней. Неподалеку замечаю группку учителей, оживленно обсуждающих насущные вопросы. Хаусмистресс Амалия Хартбрук тоже среди них: каштановые волосы ее свободно струятся по плечам, спина прямая, будто она проглотила железный стержень. Плавным движением она снимает очки и кладет подле себя на стол, будто их вес для нее невыносим. Мисс Хартбрук не видит меня, зато я наблюдаю за ней бесстыдно, неприкрыто. Раньше мне не приходилось тяготиться мыслью еще и о ней, но в последний момент и хаусмистресс пополнила мой черный список. Раз никто вокруг не желает прощать мне ошибок, то и я не собираюсь становиться матерью Терезой. Я все помню.

Пока Даньел воркует с Честером, Сэйди встает из-за стола и под руку с Мэй Лин идет к выходу из столовой. Я спешно отношу грязную посуду и подсаживаюсь к ним на хвост, а попутно прошмыгиваю за спиной мисс Хартбрук и утаскиваю ее очки в узкой стальной оправе. Хаусмистресс ничего не замечает, целиком погруженная в беседу, и я благодарю провидение, что уберегло меня от позорной поимки.

Прячу очки на дно сумки и иду вслед за девчонками, стараясь держаться в стороне и не попасться им на глаза. У разветвления коридоров подружки расстаются, не преминув приторно расцеловать друг друга в обе щеки, и Сэйди скрывается за дверьми актового зала. Ничего не остается, кроме как выждать немного и нырнуть за нею.

Нутро зала окутано полумраком. Широкие полукруглые ряды сидений пусты; алый бархат занавесей мягко подсвечен софитами. Запах застоявшегося воздуха и пыли набивается в ноздри. Предательски хочется чихнуть. Лисьей походкой я крадусь вдоль неосвещенной стены и вижу, как Сэйди показывается из-за кулис. С видом знатока она выходит на сцену с распечатками, откуда зачитывает вслух недоученные реплики. Голос ее певуч, силен. На первых словах, точно при распевке, она подбирает необходимый тон, чтобы надеть на себя кожу персонажа, слиться с ним воедино.

Многих удивило бы, почему главная роль досталась фрейлине, а не королеве. Дэнни не простила бы подруге блистания на сцене, если б сама не уродилась бревном без капли артистизма. Возможностей ее мимики хватает разве что на гадкую ухмылку, скорченную персонально для меня, и только. Сцена академического драмкружка не для Дэнни Лэнфорд, для нее это слишком мелко. Для Даньел весь Уэст-Ривер — съемочная площадка, где она главная звезда. Здесь актерские способности ценятся куда меньше, чем интриганство и умение развести сплетни на пустом месте, а в этом ей нет равных.

Пока Сэйди распевается на сцене, я проскальзываю в закулисье и ищу ее вещички в гримерной. Мне везет: здесь никого, все ушли на репетицию, побросав тут и там свое барахло.

— Но нас возмездием небесным так страшат!..[14]

Я слышала, что к Рождеству драмкружок Уэст-Ривера ставит «Тартюфа», где Сэйди, сердце и светоч сцены, будет играть Эльмиру. В пару ей поставлен Эдриан Пули, который, как я догадалась по