Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 2

— Тихо, тихо, сучка моя, — ласково говорит Торо, похлопывая Китти не по спине и даже не по заду — по голове: так разбушевавшихся псов успокаивают. Берег на горизонте покачивается, подползает все ближе, точно краб — бочком, бочком. Тянет от берега жильем, едой и теплом, живым, горячим телом, им повезло сегодня, там всё есть, всё — мужчины и женщины, скот и птица, вода и пища. Кровь в жилах будущей добычи — густая, сладко-соленая — тоже пахнет, через одежду, через кожу, через бухту — пахнет.

Билли Сесил оказывается рядом, смотрит на Кэт искоса, не то презрительно, не то нежно, одними губами передразнивает: «Моя сучка!» — и ярость снова пенится в груди. Но берег уже близко, Торо подносит руку к губам и резко, оглушительно свистит.

И, порка мадонна, понеслось, умри все живое, по-нес-лось.

Среди тех, кого мать зачала от корабельного штурвала, среди грязной, оборванной, оголодавшей матросни граф Солсбери — словно молодой бог, сошедший на землю, чтобы со смаком втоптать их всех в дерьмо. Даже оружие у него не пиратское, а дворянское: немецкая дага, раскрывающая крыловидные лепестки, будто железная стрелитция,[32] и шпага, широкая у основания, точно рейтарский меч, остро заточенная по граням, чтобы рубить так же смертоносно, как колоть. Сесил предоставляет команде махать мачете, прорубая дорогу к деревне, а сам держится чуть позади, ждет, пока ему освободят дорогу — так, словно все они его свита. Кэт не понимает, почему никто не замечает этой наглости, почему Торо, взявшийся за мачете наравне с остальными, не прикрикнет на засранца.

Ну а Китти все отлично понимает: зрение демоницы, рожденное в вечной темноте нганга, улавливает отблески огня и волны дыма, бегущие по коже или даже под кожей юного Сесила, подмечает странности в поведении мальчишки — то, как умело он фехтует, как непринужденно держится, как метко стреляет. А еще несколько месяцев назад все валилось у сопляка из рук, ноги заплетались, точно у недопеска,[33] и не было для команды большего наслаждения, чем походя толкнуть дурачка Билли, чтоб кубарем скатился по трапу. Не будь Испанский Бык так суеверен и жесток в вопросах осквернения корабля, эти стервецы бы на палубу мочились, дабы лишний раз позабавиться. Но у капитана «Сердца моря» за такие забавы можно было и под килем прогуляться[34] — лишь поэтому юнга не сломал себе шею в результате очередной матросской шутки.

Глядя на нынешнего Уильяма Сесила, уверенного в себе, будто сам дьявол, никто не узнал бы в нем лисенка, затравленного псами Торо. Кэт пугает столь быстрая перемена. Но голос Китти, звучащий в темных недрах души Пута дель Дьябло день и ночь, бормочущий, что все правильно, все так, как и должно быть, усыпляет подозрения. Она, не рассуждая, берет юнгу с собой на взятие форта. И кроме него еще дюжину матросов.

Через три часа все они мертвы, кроме Сесила и Кэт.

Китти приходит в себя во дворе форта, выстроенного испанцами. Поселенцы опасались разбойников-инглезе, а море послало им Испанского Быка и его бешеную, бога не боящуюся свору. Голод, тягучий, иссушающий пиратский голод погнал их на берег и вот они здесь. Кровью, своей и чужой, залиты их лица, руки словно окунули в разделочный чан, с оружия течет прямо на сапоги, от нутряного запаха мутится в голове. Хорошо, что снизу к вершине холма ползут клубы дыма, разъедая глаза и глотку, отрезвляя разум. Деревня горит. От подножия слышится визг, злой, безостановочный визг, не то скотина перед смертью глотку дерет, не то люди. Там Торо с командой, деловитые, будто крестьяне на уборке урожая — режут, рубят, колют. А здесь, в бревенчатых стенах, лишь Кэт и Сесил. И Пута дель Дьябло не поручится, что пришедшие с ними матросы пали от рук защитников форта. Наверняка на некоторых трупах найдутся узкие, глубокие отметины — espada y daga[35] постарались.

Кровь, подсыхающую на руках, так и тянет слизать, пройтись языком по ладони, просовывая кончик между пальцев, задыхаясь от долгожданного, пьянящего вкуса. Ламашту тоже голодна — до головокружения, до обморока.

— Китти! Держи, — в руки пиратке падает кукурузная лепешка, жесткая и безвкусная, но Пута дель Дьябло сейчас камни глодать готова. — Жри, сука. На себе не потащу.

Вовремя. У Кэт подкашиваются ноги, в ушах шумит море, голова у нее точно пустая раковина, где бесчисленные волны зовут, шурша: возвращ-щайс-ся. Она вцепляется зубами в бледно-желтую корку, отдающую привкусом человечьей крови, хлеб дерет горло, крошится осколками, словно стекло, помогает жить дальше.

— Хорошая собака, — усмехается Уильям Сесил.

В пустынной, разграбленной бухте корабль остается для кренгования.[36] Пираты жарят освежеванную козлиную тушу на костре, варят из головы скверный мясной суп, провоняв всю округу. Хочется уйти в лес — подальше от моря, от команды, от Торо и Сесила, которые точно сговорились заявлять свои права на Китти, кто на тело ее, кто на душу. Кэт страшно. Китти весело.

Испанский Бык, похоже, чует измену. Изображая спокойствие, замирает статуей, бесстрастно глядя в огонь, сухим голосом произносит команды, но руки выдают его, все время что-то вертят, перекладывают, ощупывают, поправляют. Рядом с ним неотлучно, будто рыба-прилипала, вьется граф Солсбери, расспрашивает Китти про ее булонские поместья, отвешивает двусмысленные шутки, веселит всю команду. Они его уже обожают — как обожали Кэт, когда та демонстрировала истинно пиратскую кровожадность. Узнай они о демоне Ламашту, притаившемся глубоко под свойской личиной Китти — полюбили бы они Пута дель Дьябло еще сильнее? А может, запалили бы у моря высокий костер, да и сожгли бы на нем фальшивую аристократку со всеми ее демонами? Наверное, аутодафе наилучший выход для Кэт. Потому как нет у нее больше сил держать отродье Мурмур на коротком поводке.

Когда на страх не остается сил, быть одержимым почти приятно. А если вас двое среди ничего не подозревающих, слабых людей — это похоже на игру.

Пираты курят листья почетэ, индейцы зовут такое курево «дурной женщиной» и рассказывают сказки о приворотном зелье из почетэ. Китти смеется вместе со всеми над предложением Сесила сварить зелье из единственной дурной женщины на многие мили вокруг. Юнга подхватывает Кэт на руки — кто бы мог подумать, что в мальчишке столько силы? — и сажает в пустой котел из-под похлебки. Ноги Пута дель Дьябло оглоблями торчат вверх, но индейская дурь уже действует: пиратка не злится, а задыхается от хохота, выкарабкиваясь из котла. И обнаруживает на штанах жирное мясное пятно. Швырнув в Сесила горсть песка, Китти ковыляет вглубь леса, к ручью. Лениво раздевается на берегу, полощет безнадежно испорченную вещь в воде, стоя на четвереньках, потом опускает голову в холодные струи, остужая разгоряченное лицо.