Лорел Гамильтон - Сны инкуба

— Меня трогает.

— Нет, Ричард, тебе легче станет, если ты раны оближешь. Тебе понравится, и вот это тебя и беспокоит. Не то, что тебе этого хочется, а то, как тебе от этого хорошо станет.

Он кивнул, уставясь на свои руки.

— Я пытался принять своего зверя, Анита. Правда пытался.

— Я эмоционально была с тобой, когда ты поедал оленя. Чувствовала, как ты счастлив в облике волка. Ощущение было такое, будто ты своего зверя принял.

— В животном виде — да. Но меня страшно смущает, когда я человек снаружи и зверь внутри.

— Тебя смущает или Клер?

Он посмотрел на меня взглядом, который трудно описать словом — сердитый.

— Я думал, ты не слышала ссору.

— До меня одно слово долетело, которое она тебе кричала — животное. Я ошиблась? Это она жаловалась на себя и своего зверя?

— Нет, ты правильно поняла. — Он опустил руки на колени, и глаза его снова стали грустными, будто перебросили выключатель. Злой — грустный, злой — грустный. Похоже на действие демонических гормонов. — Она меня обвинила, будто я её изнасиловал.

Это он сказал тихо.

Я посмотрела на него вытаращенными глазами, давая понять, сколь невозможной мне кажется сама мысль, будто он кого-то изнасиловал.

Он улыбнулся в ответ едва заметно.

— Да, одно выражение твоего лица дорогого стоит. Ты не веришь, просто не веришь, что я мог так с ней поступить.

— Я не верю, что ты вообще можешь поступить так с женщиной, но это к делу не относится.

— Да нет, относится, — сказал он голосом, впервые прозвучавшим нормально с минуты, когда он вошёл. — Для меня — относится. После всего, после того, как я был с тобой такой сволочью, ты все ещё веришь в меня. Это много значит.

На это я не очень понимала, что сказать. Согласиться, что он был сволочью — не значит ли это начать ссору? А согласиться, что я в него верю — вдруг это подаст ему ложную идею? На самом деле моё неверие в то, что Ричард мог кого-то изнасиловать, не так уж много для меня значит. Просто он порядочный человек, вот и все.

— Приятно, что тебе от моего мнения лучше, но не забудь, я видела начало вашего сеанса. Нельзя изнасиловать согласную, Ричард.

Он посмотрел так, будто я чего-то не поняла.

— Она сказала, что я всегда в постели так себя веду, будто это изнасилование.

Тут у меня брови полезли под потолок:

— Извини? Ты не мог бы повторить ещё раз, медленно, потому что я как-то не поняла.

Он посмотрел на меня, и что-то было в его глазах, будто он просит меня что-то сказать или сделать, но я не знала, что.

— Ты серьёзно просишь повторить?

— Я прошу мне объяснить, что она имела в виду.

— Она сказала, что я всегда так груб, будто это изнасилование. Что я не умею заниматься любовью, умею только трахаться.

Глаза его смотрели с мукой, будто с них содрали кожу, если можно так выразиться. Мне было больно это видеть, но я не отвернулась. Я смотрела ему в глаза, давая понять, что я думаю о словах Клер.

— Она до сих пор твоя подруга?

— Не думаю.

— Вот и хорошо. Потому что вдруг я скажу, что она психованная, а вы ещё встречаетесь.

— Почему она психованная? — спросил Ричард.

— Она тебе мозги свихнула, Ричард? «Изнасилование» — таким словом никто бросаться не должен.

— Она и не бросалась, — сказал он, и едва заметная улыбка была горькой. — Она говорила всерьёз.

— Как это — всерьёз?

Он посмотрел на меня с тем же неприкрытым страданием во взгляде.

— Я тебе когда-нибудь делал больно, когда мы бывали вместе?

Я хотела спросить: «Эмоционально или физически?» — потом решила спросить по-другому.

— Ты имеешь в виду физически?

— Я хотел спросить: делал я тебе больно, когда мы занимались любовью? — Он мотнул головой. — Ты извини, что спрашиваю. Знаю, что не имею на это права, но больше мне спросить некого. Я знал, что ты мне не соврёшь — ни потому что я твой Ульфрик, ни из страха ранить мои чувства. И если я спрошу, то ты мне дашь честный ответ.

Я глядела на него, надеясь только, что вид мой не выдаёт, насколько я потрясена. После всего, что мы друг другу сделали, после всех ссор, взаимных уколов и прочего он все так же мне верит. Верит, что я не совру, чтобы сделать хуже или лучше, а просто скажу правду. Не могу сказать, была я польщена или оскорблена. Решила, что, наверное, польщена, потому что иначе разозлилась бы. Но такое безоглядное доверие меня пугало — не по отношению ко мне, потому что он был прав, я действительно скажу правду. Но многие другие не сказали бы. Многие воспользовались бы таким поводом всадить нож чуть поглубже. И ему чертовски повезло, что я не из этих многих.

Я открыла рот, закрыла, погладила рукава халата, и все же мне пришлось отвернуться от этих страдающих глаз, чтобы найти ответ. Не правду или ложь, а просто найти слова.

Он встал, резко, внезапно.

— Нормально, извини. Не надо было спрашивать.

— Сядь, Ричард. Я просто ищу слова, чтобы это не прозвучало глупо.

Он остался стоять с таким сердитым лицом, будто мне не поверил.

— Хорошо, стой. Но ты меня спросил, делал ли ты мне больно во время близости. Я правильно поняла?

Он кивнул.

— И да, и нет.

Он наморщил лоб.

— Как это — и да, и нет.

— Так, что мать-природа щедро тебя одарила, и у тебя не получится не быть грубым, разве что ты будешь очень, очень сдержан.

Он ещё сильнее нахмурился:

— Не понял.

Уж конечно, не понял. Конечно, старается, чтобы мне было как можно более неловко.

— Ричард, ты ведь знаешь, что очень здорово оснащён?

Я почувствовала, как краска заливает мне шею, и ни черта не могла с этим сделать. Я всегда легко краснею, и никогда мне это не было так неприятно, как сейчас.

— Райна говорила. Это была одна из причин, по которым она хотела меня снимать в своих фильмах.

— А до Райны ты не знал, насколько ты большой?

Настала его очередь краснеть.

— До Райны я был девственником.

Я поёжилась, и, видя отразившуюся на его лице боль, сказала:

— Сама мысль о девственнике в руках Райны достаточно пугает. Она была очень извращённой стервой.

— Теперь я это знаю, — кивнул он.

— А ты знал это, когда начинал с нею?

— Мне не с чем было сравнивать.

У меня возникла мысль. Райна была его первой любовницей, и Райна настолько увлекалась садомазохизмом, что понятия безопасности, трезвого рассудка и внимания к партнёру никак не рассматривались. Она снимала порнографические фильмы — черт побери, даже с убийством актёров. Одна из самых страшных и извращённых личностей, которых я в жизни видала, а видала я их не мало. Раз Ричарду не с чем было сравнивать, что из этого следует?

Я попыталась подвести к этому постепенно, и вернулась к началу своей речи.

— Ты очень большой, Ричард, а это значит, что когда ты занимаешься любовью, это может твоей партнёрше быть больно, если ты не сдерживаешься.