Лилит Мазикина - Луна, луна, скройся!

Ознакомительный фрагмент

— Она была из ваших?

— Нет. Я предпочитаю человеческих девушек. Они прекрасны, как бабочки. Хрупкая, недолговечная красота… Меня всегда притягивало подобное.

— Вы их… убиваете?!

— Нет. Я разделяю питание и… отношения.

— Ну, логично. Если ты трахнул свои спагетти, есть их уже как-то не очень интересно.

— Лилиана… У вас нездоровое пристрастие к слову «трахнуть», и доктор Фрейд имел бы много что сказать по этому поводу. Допивайте чай, он почти уже холодный, а вашему желудку сейчас нужно тёплое.

— Да ведь не в желудке дело, — ворчу я, но чай допиваю. — У вас нет подушки?

— Я могу свернуть куртку.

— Не надо. Перебьюсь. И не называйте меня этим дурацким именем. Сократите как-нибудь.

— Как скажете. «Лили» сойдёт?

— Да хоть Лилике. При моих размерах никакое имя не будет слишком уменьшительным.

— Крохотная героиня большого ИхреВидео…

— Чего? В каком смысле? — бормочу я.

— Весь интернет переполнен роликами с вашей песенкой. Под каждым висит длинная борода из комментариев. Одни кричат, что вы — прусская наймитка, другие считают вас живым укором Пруссии, третьи призывают ко всеобщему покаянию и умилению. Ваше имя во всех газетах, а на вашем помостике гора из корзинок с цветами. Если вы хотели славы — то вот она.

— И… как? Это на что-то повлияло? Погромы прекратились?

— Вы себя переоцениваете. Мир во всём мире не наступает от песенки о цыганах и слезливой речи о папе и маме. Конечно, беспорядки утихают, но вряд ли это связано с вашей акцией. Беспорядки всегда со временем утихают. В любом случае, не рекомендую делать попытку номер два. Если вы сейчас покажетесь в парке, вам могут просто кинуть в голову кирпич. А голова у вас и так в печальном состоянии. Мой вам совет — отлежитесь у меня недельку-другую. Вам сейчас нужен покой.

Я согласно мычу. Последние его слова доносятся ко мне уже через дремоту. Мой организм твёрдо настроен дать себе покоя прямо сейчас и как можно больше.

Последующие два дня я почти всё время сплю или лежу в дрёме. Вампир не появляется; где он проводит опасные для себя часы, я не имею понятия. Холодильник под завязку набит готовыми обедами. Я разогреваю их в микроволновке. Без одеяла лежать неуютно: я нахожу в гардеробе отличный летний плащ и укрываюсь им.

Утром третьего дня меня будит прикосновение к плечу. Открыв глаза, я вижу Батори с блюдечком в руках. На красной керамике — непонятная глянцевито блестящая лепёшка. Левое запястье упыря залеплено пластырем.

— Воскресенье, — коротко поясняет он. — Вам надо поесть крови.

— Это что… ваша?

— Вы предпочитаете другой марки в это время суток?

— А она что, сырая, что ли?

— А надо было отварить?

— Отварить, пожарить, что угодно. Я же не дикарь из Папуа Новой Гвинеи! Я обычно жарю.

Батори очевидно удивлён.

— И на чём? Подсолнечное масло, сливочное, сало, маргарин?

— А сало есть?

— Есть немного.

— Ну и отлично.

Батори поднимается с колен:

— Впервые в жизни жарю собственную кровь, да ещё со шкварками!

Через несколько минут с кухни доносится вкусный запах. Я кричу:

— Если можно, с горячим сладким кофе!

Вампир не отзывается, но когда он возвращается, у него в руках поднос, а на нём тарелка с поджаренной кровью и чашка. Батори грациозно опускается на колени и ставит поднос на пол. Возле тарелки лежит изящная мельхиоровая вилочка.

— Ух! Как в лучших домах Вены! — восхищаюсь я, поднимаясь на локте. — Данке шён[2]!

— Ага! Вы мне впервые улыбнулись! — Батори садится по ту сторону подноса, вытягивая ноги.

— Не вам. Кофе, — возражаю я, не прекращая улыбаться. Напиток отлично заварен и восхитительно омывает мои вкусовые сосочки. — У меня к нему очень большое и светлое чувство.

— Ещё бы. У вампиров во время сна сильно понижается давление.

— Если вы забыли, я не вампир. Я «волчица».

— То есть, дочь вампира. И обладаете практически всеми свойствами вампиров в искажённом виде.

— Чего?!

— В лучших домах Вены не «чевокают», а говорят «простите?». Что же касается свойств, то вы отлично о них знаете, просто никогда не задумывались об их природе. Про давление я уже говорил, а вот ещё: любовь к ночному образу жизни, тонкое обоняние, повышенная чувствительность вкуса и осязания — отчего, кстати, боль вы чувствуете сильнее простых людей — и тут же противовесом умение частично отрешаться от боли одним усилием воли, отличное чувство своего тела, пластичность, выносливость, быстрое заживление ран и ушибов, повышенная чувствительность зрачков к свету, дающая возможность лучше видеть в темноте, быстрая реакция, умение частично контролировать процессы в организме силой воли, быстрый рост ногтей и волос, и, наконец, необходимость в поедании крови.

— Но это совершенно не та же самая необходимость! Мы питаемся как все люди, просто нам вампирская кровь нужна как лекарство, вроде инсулина для диабетиков, и всё.

— Вот и я говорю, наши свойства в вас искажены.

— Вы… вы… вы отвратительны. Я больна — по вашей вине, между прочим — а вы говорите мне мерзости. Ещё и за едой.

— Ну, простите. Ваше невежество меня провоцирует.

Я молча съедаю шкварки и кровь и допиваю кофе. Когда Батори берётся за поднос, я нахожу по-настоящему сильный аргумент:

— В отличие от вас, мы не убийцы. И это главное.

— Неужто? А как вы до сих пор добывали себе кровь? Честно покупали? Принимали в дар? Выменивали? — голос Батори впервые с нашей встречи в отеле свиданий резок.

— Я уничтожала убийц, мертвецов. Это кара, а не убийство!

— И что, вы каждого, как вы выражаетесь, мертвеца лично проверяли на виновность? Может быть, следствие проводили?

— Да идите лесом!

Упырь уносит посуду на кухню. Я слышу, как он её моет, потом проходит по коридору и хлопает входной дверью. В замке проворачивается ключ.

В кои-то веки было хорошее настроение. Взял да испортил.

Не помню, чтобы меня когда-либо прежде упрекали в невежестве. Даже в лицее, где ученики были почти все из более благополучных районов, чем наш. Возможно, я была несильна в физике и химии и не очень прилежна и аккуратна, но отлично понимала термины на латыни, которыми пестрели учебники, бегло — лучше одноклассников! — говорила на немецком, легко постигала французский, недурно разбиралась в литературе, биологии, искусствах и истории. Правда, знания мои были получены не систематично, а мозаично, буквальным образом из секретера. Никто и никогда не возбранял мне копаться в его книжных массивах, при условии, что я буду убирать всё обратно, и я охотно проводила раскопки и изыскания в этих золотоносных пластах. Чего там только не было! Книги и на немецком, и на польском и даже сборники сказок и детских стихов на венгерском, французском и цыганском. Классическая литература и современная научная фантастика, энциклопедические справочники и подшивки тематических журналов («Семья и здоровье», «Мир искусства», «Занимательная техника», «Юный скаут», «Малыши и малышки», «Мир естественных наук»), словари и кулинарные рецепты, географические атласы и песенники, научнопопулярные издания и перевод Библии на немецкий с историческими справками и комментариями. Читать я научилась рано, ещё в Кёнигсберге, и с удовольствием залезала сначала в большой, старинный, с резьбой на дверцах книжный шкаф, а потом, в Пшемысле, на полки секретера. Брат поощрял мой интерес к книгам, давая регулярно задания: найти, как называется на латыни морская корова, или сказать, кто разрушил Карфаген, или разузнать, чем короновали английские нищие своего короля. Тут надо было сначала сообразить, в какой книге может оказаться эта информация, потом выбрать одну или несколько подходящих и читать. Что-то Пеко рассказывал мне и сам. Он был очень силён в истории и умел поведать о событиях давно ушедших дней живо и увлекательно, постоянно вставляя в рассказ любимое выражение: