Лорел Гамильтон - Сны инкуба

Я встала на колени у него между бёдер, и выражение его лица стоило затраченных усилий. Настолько стоило, что я решила повторить ещё раз. На этот раз я не заглатывала так глубоко, и могла двигаться лучше, вталкивая его в рот и выталкивая. Я его лизала, катала во рту, сосала, и когда он уже стонал как следует, я очень осторожно пустила в ход зубы.

— О Господи, да, ещё, ещё!

Я слезла так, чтобы можно было спросить:

— Ещё — что?

— Зубами.

Я сдвинула брови:

— Многие мужчины считают, что это больно.

— Я не из них, — ответил он, и что-то было в его тоне такое, что заставило меня снова прижаться к нему ртом. Я снова всосала его в себя, надвинула рот на ствол, не так далеко, как прежде, потом прикусила — не слишком сильно, но сильнее, чем кусала любого из мужчин, с которыми мне приходилось такое делать. При этом я смотрела ему в лицо, не слишком ли ему больно. Глаза у него стали дикими, и он сказал:

— Сильнее.

Я посмотрела на него.

— Анита, прошу тебя, умоляю, ты не знаешь, как долго я об этом мечтал.

Не мне быть покусанной, но я припомнила, что у Натэниела когда-то не было «точки останова», знака «опасно! Не переходить». Я могу сделать то, что он хочет, но мне следить, чтобы дело не зашло слишком далеко. Сейчас я, наконец, стала делать то, чего он хотел всегда — быть наверху. Над ним.

Я навалилась на него быстро и резко, и на этот раз прикусила так, что зубы сомкнулись вокруг плотной мясистой плоти. На миг во мне вспыхнул — нет, не ardeur, это проснулся зверь, и его жажда мяса, того, что зажато у меня меж зубами. Я оттолкнула его, но одновременно отпустила Натэниела, не желая повторять опыта. Однако я уже сделала достаточно, потому что он закатил глаза под лоб и извивался на постели. Руки его хватались за простыни, тело напряглось и билось.

Я подождала, пока он утихнет, хотя его глаза ещё трепетали веками, как бабочки. Когда между мигающими веками я углядела проблеск голубого, то нежно погладила его, гладила руками, и наконец глаза стали смотреть на меня, а не к себе под веки.

Он смотрел на меня снизу вверх, глаза стали ленивыми, и улыбка — как у кота, который наелся сливок. Я обхватила рукой длинное, тёплое, толстое. И сжала.

— Я хочу вот это у себя внутри.

Когда глаза у него открылись, он ответил:

— Ведь для тебя прелюдии не было.

Я сжала его снова, посмотрела, как выгнулась у него спина, закинулась назад голова, и длинная коса свалилась с кровати, будто хотела удрать.

— Можешь мне поверить, Натэниел, я готова.

Когда он пришёл в себя, то сказал:

— Ты здесь не единственная держала руки при себе, я тоже не трогал тебя ниже пояса.

Я закрыла глаза:

— Натэниел, прошу тебя, просто люби меня. Я хочу, чтобы ты закончил то, что в кабинете начал. Пожалуйста.

Он посмотрел на меня, и что-то очень мужское, очень взрослое было в этом взгляде.

— Тебе понравилось?

Я посмотрела на него внимательно:

— Ты же там был. Как ты сам думаешь?

Он сел, и вдруг я оказалась в окружении его ног, его рук. Он поцеловал меня, и поцелуй был бережный, но не целомудренный. Он исследовал мой рот, как я исследовала его ноги, зад — нежно, деликатно, с наслаждением. Но одна рука его скользнула по мне вниз, коснулась. Моё тело отреагировало на это прикосновение, но его рука не остановилась. Натэниел пальцем провёл по отверстию.

— Ты влажная.

— Я же тебе говорила.

Он скользнул пальцем внутрь, и у меня пресеклось дыхание. Тогда он вставил два пальца и кончиками их нашёл точку. Играя концами пальцев, только концами, он сгибал их и резко разгибал. И будто вот этот фрагмент моего тела ждал его, будто все, что он сделал раньше, осталось и ждало, потому что от этих быстрых прикосновений я кончила. Кончила с криком, впиваясь ногтями ему в плечи и спину.

Он перехватил меня другой рукой за талию, иначе бы я упала на спину. Вытащив из меня руку, он сказал:

— Вот теперь ты готова.

Поскольку я видела только свои глазные яблоки, а речь была вне моих возможностей, я попыталась кивнуть, но вряд ли это было надо. Как говорится, дела говорят громче слов.

Глава пятьдесят первая

Я смотрела в лицо, нависшее надо мной, а тело входило в меня и выходило. Он опирался на руки, согнув ноги ко мне, то есть был опорой для собственного тела. От зрелища, как он в меня входит, у меня голова в судороге закинулась назад, тело свело, но я старалась овладеть собой. Старалась его видеть. Смотреть на него, в первый раз смотреть. В первый раз после стольких фальстартов. Я сражалась с собственным телом, сопротивлялась невероятным ощущениям, которые заполняли меня, сражалась, потому что хотела видеть его лицо.

В такой позе получалось неглубоко, а обычно я люблю поглубже, но что-то в этом непривычном угле, в этой глубине или её отсутствии, в этом ритме, быстром, невероятно быстром, стало подводить меня к оргазму. Я чувствовала, как он нарастает. И успела выдохнуть:

— Когда я, тогда и ты.

У него голос был странно-спокоен, будто он полностью сосредоточился на том, что делал:

— Ты можешь больше одного раза, а у меня может не получиться.

Я коснулась его лица, подержала в ладонях.

— Когда я, тогда и ты. Хватит уже по отдельности.

Глаза его улыбнулись мне:

— Ладно.

И вдруг не осталось времени для слов и споров. Оргазм сжал меня в кулак, и бросился наружу, проливаясь прямо через меня, через кожу. Волна за волной наслаждения уносили меня прочь. Глаза Натэниела вылезли из орбит, будто от удивления, и дыхание его участилось, тело его замедлилось на миг, почти остановилось, а потом он вбил себя в меня глубоко, и если бы я не держала его за лицо, он бы закинул голову назад, но я хотела видеть его глаза. Они были почти безумны. Снова содрогнулось его тело, и на этот раз оргазм застал меня врасплох, лицо его вырвалось у меня из рук, мои глаза закатились под лоб, и я закричала.

Он свалился на меня мешком, вбив себя в меня из последних сил, резко. Я вскрикнула и вцепилась ему в спину ногтями. Кожа поддалась. Он забился на мне, и судороги его тела вбили его в меня ещё сильнее, а оттого я ещё глубже впилась ногтями, всадила зубы ему в плечо, крича прямо в кожу. Заткнув себе рот кляпом из его плоти.

Телу Натэниела понравилась боль. Как будто если бы я не сделала ему больно, он бы не кончил. Чем сильнее я всаживала в него ногти и зубы, тем глубже вдвигался он в меня. Как будто нас захлестнуло бесконечной петлёй боли и наслаждения, и границу между ними размыло.

У него снова переменилось дыхание, и когда тело его отбросило назад в оргазме, я все ещё цеплялась зубами за его плечо. Он вырвался. Я успела его вовремя отпустить, чтобы не откусить кусок мяса или не лишиться зуба, но недостаточно быстро, чтобы не пустить кровь. И меня затопило вкусом его крови. Сладкая, солёная, металлическая, а под всем этим — ещё что-то, что-то большее. Не прошло и полусуток, как я укусила его в шею, и тогда я не так остро ощущала вкус крови. Разница — как между лихорадочно глотать воду от жажды или смаковать тонкий букет вина. Я оставила кровь Натэниела у себя на языке, растёрла её по небу, распробывая вкус, текстуру, теплоту её.