Мария Барышева - И любовь их и ненависть их…

После нашего рассказа Людка, как и следовало ожидать, испугалась — она всегда была очень легковерной. Она даже пустила слезу. Она сказала, что всегда жалела, что связалась с нами. И сказала, что ей было очень жаль Леру. Людка была готова сожалеть о чем угодно и в чем угодно раскаяться — даже в том, что земля круглая — лишь бы уберечься. Ей было все равно, из чего сделаны стенки ее убежища — только бы ей ничего не грозило.

Лешка нам не поверил. Он сказал, что это все глупости. Ну, били мы цветы, ну и что?! Лерку же в провал не толкали! Сама и виновата! И тут Витька оторвался от своего пива и спросил: «Леха, как твоя челюсть?» — и Лешка больше не сказал о Лере ни слова. А через десять минут, вопреки Юлиному заверению, пришла Кира.

Мы не узнали ее, когда она вошла в бар и стала смотреть по сторонам, выискивая нас, и, найдя, пошла к нашему столику. Я помнила Киру по февральской встрече — ухоженная, надменная, жестокая красавица, привыкшая только брать. Но кто же это идет к нам? Шуба распахнута, подол и сапоги в грязи, пиджак застегнут кое-как, прическа рассыпалась безобразными лакированными прядями, на лице с поплывшей красотой — смятение и страх.

— Это правда, что Шурка умер?! — спросила она, тяжело опершись на плечи Лешки и Женьки. — Это правда, что Шурка умер?!

Наверное, она бы повторяла этот вопрос до бесконечности, если б мальчишки не усадили ее, не успокоили и не принесли ей стакан сока. Кира выпила его залпом. Долго пыталась отдышаться, и ее не трогали, ожидая, пока она придет в себя. Наконец Кира немного успокоилась и снова повторила вопрос, и Юлька ответила утвердительно. Кира застонала и уткнулась лицом в ладони.

Меня удивило, что смерть Шурки так ее расстроила — нет, наверное, дело не только в этом, и я спросила у нее, что случилось. А Витька спросил, не знает ли она, где Ромка, потому что мы не можем до него дозвониться. Кира подняла лицо, которое сразу же как будто застыло, замерзло, и страх врос в него, как пузырьки воздуха в толщу льда.

— Я знаю, где Ромка, — сказала она тихо, достала сигарету и начала ловить ее концом пламя зажигалки.

— Где же?! — нетерпеливо произнес Витька.

— В морге.

Мы вначале не поняли, и это не удивительно. Когда нить длинна, она обязательно запутается. Когда серьезных событий слишком много, ты несколько утрачиваешь ощущение реальности. И выводы становятся не логическими, а желаемыми.

— Че его в морг понесло? — удивленно спросил Женька, окутанный дымом, как старинный паровоз. — К Шурке что ли поехал?

— Его туда увезли, — произнесла Кира с усилием.

И тут до нас начало доходить. Волна ужаса накатила на меня и сбила с ног мой разум. Ромка уже не мог быть совпадением. Трое — это уже не совпадение. Трое — это уже казнь.

Возможно, вы удивлены, что мы с самого начала подумали, будто все, что происходит, — происходит именно из-за Леры. Не по какой-то другой причине. А ведь их можно было придумать множество. Наверное, подсознательно мы всегда ждали наказания за совершенное зло. Творящий чудовищ вовсе не защищен от них.

Мы вскочили, набросились на Киру, затрясли ее и кричали, требуя объяснений. Мы чуть не повалили стол, и барменша заорала на нас.

Оказывается, Кира и Ромка до сих пор поддерживали тесные и отнюдь не дружеские отношения, встречаясь по меньшей мере раз в неделю на квартире у одной Кириной знакомой. Должны были встретиться и сегодня. Заранее созвонились, договорились. Кира приехала на квартиру, прождала два часа, но Ромка так и не пришел. Она звонила ему, но никто не отвечал. Тогда Кира, разочарованная, злая, плюнула на все и поехала к Ромке домой, вернее, к его подруге.

Подруга оказалась дома. Дверь Кире открыла растрепанная, зареванная, полупьяная девица. На требование позвать Рому, она, тускло глядя на гостью, сказала, что Рома умер.

— От чего он умер?! — взволнованно спросил Витька. — Она сказала?!

— Врачи ей сказали — асфиксия, — пробормотала Кира. — Сказали, он задохнулся. Девка сказала, что пришла домой, а он уже был мертвый. Говорит, почернел весь и лицо страшное. Я домой, а тут отец позвонил и сказал…сказал… Кто это все делает?! — вдруг закричала она на весь бар, перепугав посетителей. Юлька снова начала ее успокаивать, а мы смотрели друг на друга, и на всех лицах был ужас. Первобытный, животный ужас.

А потом мы встали и ушли из бара. Женька сунул Киру в свою машину и уехал, а мы разошлись, не глядя друг на друга и не прощаясь. Мы разошлись, и каждый ушел один.

Дальше начался кошмар.

Знаете ли вы, что такое жить на плахе, под топором, который вот-вот должен опуститься? Что такое жить в постоянном страхе? Жить, постоянно оглядываясь, а оглядываться еще страшнее, чем смотреть только вперед? Серые дни и ночи, полные ожидания… Любой телефонный звонок как весть о новой смерти. Знание того, что нечто прячется где-то у тебя за спиной. Силы зла всегда таятся за нашей спиной, приходят к нам тайком, по-воровски, и, когда ты этого не ждешь, срезают твою жизнь, как воры кошелек. Неважно, в каком облике придет зло, низменны его цели или благородны — оно никогда не будет вести честную игру, никогда не вызовет тебя на дуэль — нет, оно нанесет свой удар раньше, чем ты успеешь увидеть его лицо. Наши жизни походили на струны, наш страх — на смычок, и нечто водило им по струнам все быстрей и быстрей, с улыбкой слушая мелодию отчаяния и раздумывая над тем, какая струна оборвется первой. Вот что самое страшное — теперь я могу сказать это совершенно точно — вот чего боятся больше всего — не убийц-маньяков, не клыкастых монстров, не Сатану и иже с ним — боятся неизвестности. Вот он, самый страшный монстр, о котором ничего не знаешь наверняка и который может напасть на любого. Мы не знали точно, от чего погибли ребята. Возможно, если б знали, было бы легче. Реальность всегда лучше, хоть и самая паршивая.

Вот так, время текло, переливаясь из одних суток в другие, а мы ждали. Но ничего не происходило. Нечто, показав нам свою мощь, затаилось надолго, питаясь нашим страхом. Прошел один месяц, второй, настало лето, душное и пыльное — самое горячее и невеселое лето в моей жизни. Я перешла на следующий курс только чудом, с ужасными оценками. Юлька развелась. Лешка бросил мединститут и целиком отдался компьютерам. Витька все никак не женился. Женька бывал в городе наездами, много и громко пил и разнес два бара. Люда жила затворницей. Кира вместе со своим крутым мэном собиралась в Москву.

Мы все перезванивались и довольно часто, но отнюдь не из дружеских побуждений. Звонки были проверкой — все ли живы? Не пора ли прятаться? Не пора ли бежать? В конце концов, мы были всего лишь людьми. Мы боялись умирать. И каждый боялся по-своему, каждый мучился в собственном аду.