Алексей Тарасенко - Бедный Енох

Я конечно же понимал, что сейчас вроде как не совсем время для таких работ, но охота пуще неволи.

Итак, я зашел в дом, оттуда — с ключами в «хозяйственный блок» и потом, уже оттуда с сикатором — к яблоне.

Но по пути я остановился. Я опять стал мечтать о том, как же хорошо мне будет жить дальше. Да, на все мои планы наслаивались все эти революционные события, но, на случай чего (например, если меня будут расспрашивать насчет моей работы в КГБ) я уже продумал ответ. В конце концов — ведь я же уволился! Сам. Да и еще победят ли эти долбанные революционеры? Вот это — большой вопрос.

Я, во всяком случае, предполагал, что танкисты-кантемировцы быстро приведут всех в чувство.

В общем, я с удовольствием разглядывал голубой небосвод и летящих по нему птиц. Я думал о том, как начну работу на новом месте, как мне будет привольготно жить с теми деньгами, которые мне передал Фетисов и все такое.

Медленно, шаг за шагом я приближался к яблоне, которую собирался обсикаторить, часто останавливаясь и погружаясь в мечты.

Мечты мои проплывали передо мной благостной чередой солнечных картин в духе соцреализма — вот, мне представлялось, как я сижу в редакции издательства в залитом солнечном свете кабинете, потом — еще, я езжу на эту самую дачу, где нахожусь, и все солнце, солнце светит, обогревая меня и освещая мне мой пространный и легкий путь! Я даже представлял, как рано или поздно найду ту, которая заменит мне Сестру, так трагически почившую, и даже более — эта, неведомая, новенькая и молоденькая (а я в этом был уверен!) своей любовью ко мне быстро вытеснит из моего сердца воспоминания о той, навсегда ушедшей…

И тут мне по спине как будто вдарили раскаленным ломом!

Боль была страшная, и она тут же повалила меня на землю:

— Что это? — спросил я сам себя уже лежа в грязи, и тут заметил, что у меня изо рта вытекает кровь.

Боль, разливавшаяся по всему телу от живота, скручивала меня в позу эмбриона, но я, едва найдя в себе силы, все-таки смог распрямиться и вынуть из-за пояса «Глок».

Вокруг меня танцевали фонтанчики от попадавших рядом пуль, а другие, их подруги — барабанной дробью, часто-часто били по металлическим воротам.

Из леса раздавался приглушенный, наполовину металлический рокот выстрелов, обозначая направление, куда я выстрелил несколько раз из пистолета в ответ.

Через несколько секунд я сообразил, что стреляющие меня не видят, потому как я прикрыт от обзора воротами, а до того им удалось в меня попасть потому что я стоял на ногах.

Я весь сжался и приготовился встретить нежданных «гостей», держа «Глок» в левой руке, а правой — зажимая дыру в животе в районе печени, откуда вытекала густая и темная кровь.

— Что делать? — спрашивал я сам себя, когда выстрелы затихли, как я предполагал, потому, что стрелявшие перезаряжались.

В глазах у меня начало темнеть, как вдруг у ворот остановился джип, из которого, с автоматами наперевес выбежали Сартаков и Павлов:

— Андрюха! — закричал Сартаков, забежав на участок и тут же увидев меня, пока Павлов палил из автомата куда-то в сторону леса — что с тобой?

Я показал Сартакову свою рану, и по выражению его лица понял, что дело плохо:

— О, боже! — Запричитал он — у тебя… пробита печень.

— Да? Переспросил я — это — что? Конец?

Сартаков не ответил, из чего я понял, что мне не жить.

Отстрелявшись, сбегав в лес и обратно прибыл Павлов:

— Вы были правы, Александр Сергеевич! — сказал он первым делом — Приятель и Кикуенко накрутили на СВТ глушители и пламегасители, что привело к искажению при прицеливании.

— Ну… — ответил Андрею Сартаков — Приятель всегда был еще тем стрелком. Так… как они?

— Оба мертвы! — Павлов чуть ли не по стойке «смирно» выпрямился, а, потом, глядя на меня сказал следующее:

— Так что Андрей, не беспокойся, за твоего отца я отомстил!

— Отомстил? — переспросил я, вернее даже — простонал — за отца?

— Да — опять заговорил Саратков, когда они с Павловым взяв меня под грудки и за ноги тащили в дом — помнишь, Андрей, ту папку с бумагами, что ты мне передал?

— Да — ответил я, превозмогая боль — и что?

— Ты был прав. Я эту папку отнес, куда надо, и, сам понимаешь, Приятеля поставили на контроль. Те материалы, что были в папке, давали все основания для ареста Приятеля, но, увы, сверху от нас потребовали более веских доказательств его вины, так что нам пришлось задерживать его с поличным.

Меня внесли в дом, на кухню, и Сартаков, отдышавшись, продолжил:

— Задержать с поличным Приятеля конечно не удалось — он вовремя дал деру, но отснятый при слежке за ним видеоматериал был достаточным. И вот теперь — видишь, этот подонок решил под революционный, так сказать, шумок убрать всех, кто, по его мнению, мог его разоблачить!

«Стало быть Приятель не поверил мне, когда я блефовал и говорил будто отданные мною ему материалы у меня хранящиеся в надежном месте и что случись что-то со мной — они пойдут в дело» — подумал я.

— Кикуенко был у Приятеля на крючке, потом установим, на каком, и вот, как видим, он пошел с ним на это дело… — Сартаков вытер пот со лба, после чего предложил мне, что они с Павловым отнесут меня в спальню на кровать, но я отказался, все так же оставаясь лежать в луже своей крови на кухне.

— Прости, Андрей! — сказал тогда Сартаков после непродолжительной паузы — даже если мы сейчас тебя повезем в больницу, где все будет готово…

— Я умру по дороге — перебил я его — ну так что ж? Спасибо вам, Александр Сергеевич, за все — я протянул Сараткову окровавленную руку — и он, к его чести, ее пожал — а теперь, думаю, будет очень хорошим окончанием нашего с вами общения, если вы уедете…

Павлов и Саратков хорошо меня поняли, и, попрощавшись, ушли.

Сначала я хотел позвонить маме, но после передумал.

Что я мог ей сказать?

Ах, как же нелепо все получилось! Приятель, будь он проклят, действовал решительно, только вот я не понимал — неужели он не мог оценить ситуацию реалистично? Неужели он думал, будто я представляю для него угрозу?

Я перевернулся со спины на живот, но удобней мне от этого не стало и я, опять превозмогая жуткую боль, лег вначале на спину, а потом, оттолкнувшись от пола — сел, спиной оперевшись на стену.

Каким бы это не показалось странным делом, но сейчас после боли главным дискомфортом для меня было то, что я был весь запачкан кровью:

— Неаккуратненько как-то — сказал я сам себе и улыбнулся — как будто обделался!