Сергей Дубянский - История болезни (сборник)

Ознакомительный фрагмент

– От ворот ключа тоже нет? – деловито поинтересовался лейтенант у Анны, зачарованно смотревшей на так тщательно скрываемое от нее чудо. Получив отрицательный ответ, он скомандовал, – Серега, давай!

Кем был Серега в «прошлой жизни», неизвестно, но двух минут ему хватило, чтоб калитка открылась даже без помощи хитроумных инструментов, обычно мелькавших в хрониках чрезвычайных происшествий.

От калитки к высокому крыльцу, мимо стилизованных под старину фонарей, вела дорожка; справа, нарушая симметрию, прилепилась альпийская горка с неработающим водопадом.

– Анют, я в шоке! – Дмитрий восторженно покачал головой, – прошлый раз ведь ничего не было – одна коробка стояла…

– А я-то в каком шоке! – взгляд Анны скользил по дому, по участку, не зная, на чем остановиться, – Дим, все ведь так, как мы с ним когда-то мечтали… вот это он мне подарок приготовил!

…Она, точно, свихнулась,  – редактор изучал открывшийся за воротами вид спокойно – у себя в Москве он видел и не такое, – хотя, может, Лера наврала?.. Вернее, Ира наврала Лере, а Лера рикошетом мне – никакая она была не любовница, а, действительно, героиня нового романа… в натуре, голливудский хеппи энд. У нас так даже и не бывает – это америкосам чуть ли не по Конституции предписано жить на позитиве… Ладно, пусть сами разбираются – главное, найти ноутбук…

Серега уже возился с дверным замком, который оказался посерьезнее предыдущего, а все ждали, сгрудившись у крыльца.

– Анют, ничего удивительного – Корень рассказывал, как ты его вдохновила сесть за романы; муза моя, говорит…

– Прямо уж, муза… я так, на подхвате, – тем не менее, Анна довольно улыбнулась и вдруг повернулась к редактору, – а вы мне что пытались доказать? Хорошо, что я не поверила.

От ответа редактора освободил лейтенант, появившийся с квитанциями, которые достал из почтового ящика.

– Коммуналка с декабря не оплачена.

– Значит, после аварии тут никто не был, а отсюда следует… – Дмитрий начал озвучивать такую приятную Анне мысль, но тут дверь распахнулась.

– Добро пожаловать, гости – хозяева! Будьте как дома, – Серега радушно указал в полумрак дома.

Все ринулись на крыльцо, но Анну остановил лейтенант.

– Анна Павловна, – он протянул ручку, – подпишите акт вскрытия помещения, да поехали мы, а то – служба.

Пока она разбиралась с бумагами, мужчины вошли в дом.

– Жарища какая! – Дмитрий остановился рядом с пустой вешалкой, под которой стояли две пары тапочек, – зачем Аньку расстраивать, да? – он задвинул те, что поменьше, под шкаф.

– Отопление надо бы выключить. С зимы молотит, – заметил редактор, – а кабинет у него где?

– Планировался на втором этаже, если ничего не изменилось. Идемте, глянем.

Проходя мимо открытой двери, редактор заглянул в зал с белым диваном и огромной «плазмой» на стене. …Вот где все его гонорары, – и мысленно усмехнулся, – «дом творческой терпимости», говоришь? Похоже…

Мужчины поднимались по лестнице, когда Анна нагнала их и на правах хозяйки пошла первой.

– Ань, туда, – Дмитрий указал на темно-коричневую дверь.

Первое, что увидел редактор, когда вспыхнул свет, был ноутбук. Собственно, больше его ничего и не интересовало, поэтому он сразу подошел к столу и воткнул шнур в розетку.

– Ну, вот. А вы переживали, – Дмитрий засмеялся так, будто сам нес ответственность за слово, данное Максимом; потом повернулся к Анне, – и как тебе берлога?

– Скорее всего, ни в каких гостиницах он не оставался, а ехал сюда, – она опустилась на небольшой диванчик, – Дим, ведь скажи, какие у человека должны быть нервы, чтоб не проболтаться ни разу… наверное, он собирался объявить в мой день рождения; типа, подарок, да?

– А, может, хотел доделать еще что-нибудь, – подхватил ее фантазии Дмитрий, – кабинет-то он сразу оформил, чтоб работать, а чего там, внизу, мы ж не видели. Кстати, пойду, отключу отопление, иначе задохнемся, – он вышел, а Анна подошла к редактору, склонившемуся над экраном.

– Есть роман?

– Есть, слава богу.

Пристроившись рядом, Анна бесцеремонно повернула ноутбук к себе, и оба принялись читать открывшуюся страницу.

«…Привычное определение любви, которого большинству людей хватает, чтоб окрасить ее в завораживающие цвета счастья, это «страсть», и никто почему-то не хочет вспоминать, что страсть – это, вообще-то, жуткая штука. Это то, за что мы не можем нести ответственность даже перед самим собой. Это то, что бессознательно вторгается в жизнь, ломая тщательно продуманную схему, способную, возможно, принести реальную пользу не только конкретному человеку, а всему человечеству.

Охваченный страстью не замечает, как становится управляем; он не сам делает выбор и принимает решения, а нечто нематериальное и необъяснимое руководит его поступками. Существует мнение, что это, либо Бог, либо Дьявол. Ведь какие два разных авторства приписывают этой болезни!..

На мой взгляд, ближе всех к истине находится преподобный Иоанн Лествичник, в чьих работах перечислено тридцать степеней восхождения в Царство Божие. Так вот, любовь значится там самой последней, то есть фактически является верхней ступенькой лестницы, ведущей в ад.

Если отбросить теологию и перейти к науке, то любовь – это такая же болезнь, как чума, рак и прочие, только еще страшнее, ведь от всех болезней люди стремятся излечиться, а от любви, нет. Они с радостью выбрасывают на помойку лекарства, именуемые «рассудок» и «логика», благодаря которым имеют право гордо именовать себя homo sapiens. Они стремятся болеть дальше и глубже; стремятся, чтоб болезнь прогрессировала, пожирая все большие участки мозга, вызывая неадекватные реакции, вроде самопожертвования, сводящего на нет важнейшую функцию, заложенную природой во все живые организмы – инстинкт самосохранения.

Не знаю, стал бы мир лучше, не поступай люди так глупо, но то, что жизнь их стала б проще и комфортнее однозначно. А простота, есть идеал. Все усложнения происходят от непонимания сути, от желания найти что-то лучшее, вместо того, чтоб пользоваться имеющимся; от попыток сохранить про запас все варианты, с которыми жаль расставаться, вследствие чего не происходит движения вперед. Люди б перестали превращаться в буридановых ослов, решающих совершенно бессмысленные задачи, типа, любит – не любит, ломая при этом стройную линию собственного предназначения. С точки зрения здравого смысла, объяснить это невозможно.

Как всякая болезнь, любовь имеет свою симптоматику, весьма неплохо изученную поэтами; только в отличие от классических медицинских заключений, они излагают ее зашифрованным языком рифм.