Дэн Симмонс - Эндшпиль

Но могла ли я на самом деле использовать их? Я начала осторожно проверять возможность ненавязчивого контроля, то заставляя сестру без всякой необходимости взять стакан, то помогая ординатору закрыть дверь, то вынуждая врача говорить нечто иное, о чем он и не думал. Я не стала внедряться в них настолько глубоко, чтобы помешать их профессиональной компетентности. И ни один из них ни разу не ощутил в своем сознании моего присутствия.

Шли дни. Я выяснила, что пока мое тело пребывало в совершенной коме и жизнь в нем поддерживалась лишь благодаря повышенному уходу и непрекращающейся работе аппаратов, в действительности же я могла перемещаться в пространстве и заниматься его исследованием с неведомой мне дотоле легкостью. Я выходила из палаты, укрывшись в сознании молодой сестры, ощущая ее животную силу и бодрость, вкус ее ментоловой жвачки, а в конце коридора я выпускала еще одно щупальце сознания – не теряя при этом контакта со своей молодой сестрой! – и оказывалась в лифте вместе с врачом, заводила его “Линкольн-Континенталь” и преодолевала шесть миль к дому в пригороде, где его ждала жена... И все это время я продолжала сохранять контакт со своей медсестрой, с сиделкой в коридоре, интерном-рентгенологом, работавшим этажом ниже, и вторым врачом, который теперь стоял и взирал на мое коматозное тело. Расстояние перестало быть преградой для моей Способности. Много лет нас с Ниной поражала способность Вилли использовать своих пешек на гораздо большем расстоянии, чем были способны на это мы, но теперь я обрела еще более мощные возможности.

И силы мои все возрастали.

На второй день, когда я занималась апробацией своих новых ощущений и возможностей, ко мне в палату явились члены моей “семьи”. Я не узнала высокого рыжеволосого мужчину и его худую светленькую жену, что затем я переместилась в приемный покой и взглянула глазами регистраторши на троих детей – и тут же вспомнила их. То были дети из парка.

Рыжеволосый мужчина, похоже, был встревожен моим видом. Я лежала в отделении интенсивной терапии, в котором палаты располагались, как куски пирога, расходившиеся от центрального сестринского поста. Лежала в переплетении трубок для внутривенных вливаний и сенсорных датчиков. Врач с листком бумаги, который сестра называла карточкой, отвел рыжеволосого от прозрачной перегородки.

– Вы родственник? – поинтересовался врач. Он был ловкий педантичный человек с целой гривой седых волос. Звали его доктор Хартман, и мне передавались то удовольствие, настороженность и уважение, которые испытывали сестры в его присутствии.

– О нет, – откликнулся рыжий великан. – Меня зовут Говард Варден. Мы нашли ее.., то есть мои дети обнаружили ее вчера утром, когда она бродила у нас в э-э.., в парке, близ дома. А потом она потеряла сознание, когда...

– Да-да, – откликнулся доктор Хартман, – я читал записанные с ваших слов сведения. Вы не имеете ни малейшего представления, кто она такая?

– Нет, на ней были только ночная рубашка и халат. Мои дети сказали, что она вышла из леса, когда они...

– И никаких других идей, откуда она могла в мяться ?

– Не-а, – ответил Варден. – Я.., ну, я не стал звонить в полицию. Наверное, надо было это сделать. Мы с Нэнси прождали здесь несколько часов, а когда стало ясно, что эта пожилая дама.., не собирается.., я хочу сказать, что состояние ее стабильно.., мы вернулись домой. Это был мой выходной день. Я собирался позвонить в полицию сегодня утром, но сначала решил узнать, как она...

– Мы уже поставили полицию в известность, – солгал доктор Харман. Тут я использовала его впервые. Это оказалось не сложнее, чем натянуть на себя старое любимое пальто. – Они приезжали и составили рапорт. Похоже, они тоже не знают, откуда взялась миссис Доу. Никто не сообщал о пропавших родственниках.

– Миссис Доу? – переспросил Говард Варден. – Вот как? Джейн Доу? Хорошо. Ну, для нас это такая же тайна, доктор. Мы живем на расстоянии двух миль от входа в парк, и, по словам детей, она появилась даже не со стороны входа. – Он снова посмотрел на мою кровать. – Как она, доктор? Вид у нее.., ну.., жуткий.

– У нее произошел обширный удар, – ответил доктор Хартман. – Возможно даже целая серия ударов. – Он посмотрел на непонимающее выражение лица Говарда и продолжил:

– У нее то, что мы называем мозговым кровоизлиянием. В ее мозг временно перестал поступать кислород. Насколько мы можем судить, кровоизлияние локализовано в правом полушарии мозга пациентки, это и привело к нарушению мозговых и нейрологических функций. Парализованной оказалась левая половина тела – запавшее веко, рука, нога, но в каком-то смысле это можно считать благо приятным признаком. Афазия – проблемы с речью – в основном вызываются кровоизлияниями в левом полушарии. Мы сделали ЭКГ и сканирование мозга, и, честно говоря, результаты несколько обескураживающие, Если мозговое исследование подтвердило инсульт и возможную закупорку центральной мозговой артерии, ЭКГ абсолютно не соответствует тому, чего можно было бы ожидать при обстоятельствах подобного рода...

Я потеряла интерес к этой сугубо медицинской терминологии и сосредоточила свое внимание на регистраторше среднего возраста, которая сидела в вестибюле. Я велела ей встать и подойти к детям.

– Привет, – заставила я ее сказать. – Я знаю, кого вы пришли навестить.

– Нас не пропускают, – ответила шестилетняя девочка, которая на рассвете пела мне “Хей, Джуд”, – мы слишком маленькие.

– Но я знаю, кого бы вы хотели повидать, – продолжила регистраторша с улыбкой.

– Я хочу увидеть добрую тетю, – сказал мальчик, в глазах его стояли слезы.

– А я не хочу, – с вызовом заявила старшая девочка.

– И я не хочу, – подхватила ее шестилетняя сестра.

– Почему? – спросила регистраторша моим голосом. Мне было очень обидно.

– Потому что она странная, – ответила старшая девочка. – Мне показалось, что она мне нравится, а когда я вчера дотронулась до ее руки, она была странной.

– Что значит странной? – На носу регистраторши были очки с толстыми стеклами, поэтому изображение было искаженным. Я ведь надевала очки только для чтения.

– Странной, – повторила девочка. – Смешной. У нее кожа жесткая и скользкая, как у змеи. Я сразу отпустила ее руку, еще до того как ей стало плохо, но я сразу поняла, что она противная.

– Да-да, – поддакнула ее сестра.

– Замолчи, Элли, – оборвала старшая девочка – на лице ее было написано, что она сожалела о том, что вступила в разговор.

– А мне хорошая тетя понравилась, – возразил мальчик. Похоже, что он перед визитом в больницу плакал.

Регистраторша – по-моему велению – отозвала девочек к стойке.