Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

Ознакомительный фрагмент

Ты– основное блюдо!

Максим сжал кулаки от злости.

– Мы договорились на четверть третьего! – громко напомнил он. – У меня очень мало времени, я могу опоздать на работу!

– А-а-а! – закричала женщина. – О-о-о! – Она достигла пика наслаждения.

Сообразив, что наступила развязка, Танкован плюнул на условности и решительно шагнул в комнату.

– Прошу меня простить… – Он в замешательстве замер на пороге.

Это была и гостиная и спальня одновременно. Убранство жилища состояло из разобранной тахты, круглого стола с двумя деревянными стульями, секретера образца 80-х и огромной бельевой тумбы, на которой потрескивал кинескопом старый телевизор LG. На экране обнаженная дива, остывающая от бурного соития, ласкала губами волосатую грудь своего партнера. Тонкий DVD-плеер, пристроенный прямо на телевизоре, отсчитывал сороковую минуту фильма с «клубничкой».

Свирский был одет в тот же самый иссиня-черный костюм, только белоснежная сорочка под ним была грязной и мятой. Утренний знакомец Максима лежал на полу в безобразной черной луже между столом и тахтой. Его рот был приоткрыт, орлиный нос еще больше заострился, а на лице, которое успела залить смертельная бледность, застыла гримаса отчаяния.

Танкован в ужасе уставился на распластанное тело и почувствовал, как у него слабеют колени, а к горлу подкатывает дурнота. Плохо соображая, что происходит, он попятился в прихожую, оступился на щербатом паркете и рухнул навзничь, больно ударившись локтем о пол. Это падение и боль на секунду привели его в чувство. Он выкрикнул что-то бессвязное, вскочил на ноги, стуча зубами от внезапного холода, пронизавшего тело, распахнул входную дверь и опрометью бросился вон.

3

Наступивший день грозил обернуться для Маргариты продолжением вчерашнего кошмара.

Она работала два через два, то есть сегодня у нее второе дневное дежурство, потом – два выходных, а за ними – ночные смены.

В 8 часов она распахнула дверь терапевтического отделения и поморщилась. В нос ударили запахи приготовленной пищи. Маргарита вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня, но при этом она совсем не чувствовала голода. Наоборот, запахи близкой кухни сейчас вызывали у нее тошноту.

Возле столовой уже образовалась небольшая очередь в ожидании завтрака. По коридору с озабоченным видом сновали ординаторы и медсестры. Ходячих больных выгнали из палат, чтобы произвести там проветривание и уборку, и они кучковались в холле, кашляя и шаркая тапочками по линолеуму. Кто-то кого-то громко распекал в кабинете старшей медсестры, а из процедурной доносились раздраженное звяканье инструментов, хлопанье дверец и визгливое рычание электродрели. Обрюзгший, краснолицый слесарь в грязном синем халате и засаленном берете, сидя на корточках и ежеминутно изрыгая проклятия, возился с дверным замком.

Женечка сидела за столом сестринского поста и с усталым видом заполняла журнал дежурств, ежеминутно сдувая со лба рыжую непослушную челку, норовившую закрыть ей глаза. Крохотный носик, усыпанный веснушками, казалось, стал еще меньше и напоминал сейчас выпуклую пуговицу от демисезонного пальто. Розовые пухлые губки шевелились, как у отличницы, старательно выводящей в тетради падежные окончания.

– Ты бы дала мне какую-нить таблеточку, сестричка, – упрашивал ее пожилой тучный мужчина в несоразмерно узком спортивном костюме и вязаных шерстяных носках. – Все нутро болит.

– Скоро начнется обход, – буркнула та, не отрываясь от своего занятия. – Получите назначение – будет вам и таблетка, и конфетка, и какава с чаем. – Она повернула голову к больным, топчущимся у стенда с вырезками из медицинских журналов и расписанием диет: – Ишаков! Где градусник?

– Иншаков, – виновато поправил ее прыщавый молодой человек в круглых очках, извлекая из-за пазухи халата термометр. – Тридцать семь и четыре…

– Практически здоров, – резюмировала Женечка и, увидев Маргариту, приветственно махнула рукой: – Привет, подруга! По тебе часы сверять. Небось, спала-то от силы два часа?

– Вообще не спала, – вздохнула та, пристроив на стол сумочку и снимая с вешалки белый халат. – Легла в три, ворочалась, мучалась, а полседьмого прозвенел будильник.

– Сочувствую, – покачала головой Женечка. – Без сна заступать на второе дежурство – сплошная пытка. По себе знаю. – Она раздраженно цыкнула на больного, который продолжал канючить и просить «таблеточку», и вновь повернулась к Маргарите: – Сделать тебе кофейку, подруга?

Та благодарно улыбнулась:

– Спасибо.

Женька ей здорово помогла вчера, несмотря на то, что опоздала почти на полчаса. Без ее поддержки и утешения Маргарите пришлось бы совсем худо. Прямо с порога, едва узнав, что произошло, она решительно взялась за дело: попыталась растолкать спящего Журналова, объяснилась с реаниматорами и дежурным врачом хирургии, которых вызвала Маргарита, запротоколировала и документально оформила летальный исход в ПИТе, проконтролировала транспортировку тела в морг и потом до двух часов ночи отпаивала рыдающую подругу успокоительным. Кроме того, Женечка взяла на себя труд все обстоятельно доложить заведующей отделением, которую разбудила телефонным звонком, и не преминула в разговоре сделать выводы о виновниках происшествия.

– Мы потеряли больного из-за главврача, который уволил вторых дежурных сестер, – заявила она. – И конечно, из-за пьянства Евгения Игоревича Журналова! Пока не будут сделаны соответствующие выводы, палату интенсивной терапии нужно переименовать в ПЛИ – «палату летальных исходов»!

– Спасибо тебе, – повторила Маргарита. – Но выпить кофе, наверное, не получится. – Она кивнула в сторону коридора. К сестринскому посту решительно шагала Тамара Игнатьевна, задевая плечами снующих сотрудников и зазевавшихся больных. – Это по мою душу.

– Байкалова! – словно в подтверждение ее слов, гаркнула старшая медсестра. – Немедленно зайди ко мне!

Женечка захлопнула журнал.

– Не дрейфь, Марго, – приободрила она подругу. – «Вобла» поорет-поорет, да утихнет. В этих стенах и не такое бывало. На то она и больница, чтобы в ней люди умирали. Главное, помни: ты ни в чем не виновата.

Маргарита вяло кивнула и поплелась в кабинет Тамары Игнатьевны.

Квадратная комната с высоким потолком и пузырящимися бледно-зеленой краской стенами была словно специально создана для обструкций и выговоров. Гулкое эхо вторило каждому слову и разлеталось дальше по коридору, как грозное предупреждение: «Не входить! Идет экзекуция!»

Вся мебель состояла из тяжелого, двухтумбового стола на коротких ножках, четырех стульев, стеклянного секретера для документов и серого несгораемого шкафа для хранения лекарственных препаратов. На стене, прямо над головой старшей медсестры, висел портрет Пирогова, а чуть ниже, в дорогих рамках темного дерева, – сертификат Всероссийского общества медицинских работников и диплом об участии в конференции «Врачи – за мир», проходившей двадцать лет назад в Иркутске.