Иван Сербин - Собачий Рай

С улицы донесся шум двигателя БТР.

— Оставьте меня! — заорал Владлен. — Существует Конституция! Женевская конвенция, в конце концов! Я требую беспристрастного суда.

— Перебьешься, — крикнули из толпы воспитанников. — Достаточно вы крови простого народа попили!

— Да за одно это вас вздернуть стоит! Банкота паршивая!

— Пожировал? Расплачивайся теперь, тварь позорная!

Караульные открыли двери, Тоха и Родищев вошли в зал.

— Что здесь происходит? — недоуменно спросил Игорь Илларионович. — Свет везде. Праздник, что ли, решили устроить?

— Точно, праздник, — кивнул караульный. — Врагов вешают.

— Как вешают? — оторопел Родищев. — За что?

— Просто. За шею.

Навстречу им спешил бледный, взмокший как мышь врач «Скорой помощи».

— Послушайте, там из-за вас… Сказали, будто вы сбежали. Вы должны немедленно остановить это! Это… Это чудовищно!

— А раз чудовищно, что же вы сами не остановили? — спросил, щурясь, Родищев. — Вас здесь две сотни человек.

— Но… Все молчали. И даже, наоборот, кричали, что их надо казнить. Я подумал, что если я скажу что-нибудь, то они и меня могут.

— Слышь, доктор, бегом в броневик, — быстро сказал Тоха. — Там раненый с огнестрельным. Возьми лекарства и все, что нужно для перевязки. И чтобы мухой.

Они быстро зашагали через зал. Стоявшие с краю услышали шаги, начали оборачиваться и изумленно отступать в стороны, словно увидели привидение. В толпе образовался широкий проход, по которому Родищев и Тоха вышли к виселице.

— Ну что? — Игорь Илларионович оглянулся. — А я-то думал, что я — убийца. Ты, — он ткнул пальцем в лысого, — помоги им слезть.

Тот кинулся было исполнять поручение, но был остановлен окриком круглолицего:

— Стоять! Итак, товарищи, стало быть, одному из беглецов посчастливилось выжить.

— Почему же одному? Двоим, — послышалось из-за спин. И снова толпа расступилась, выпуская Осокина, ведущего за руку Наташу.

— Значит, обоим, — констатировал круглолицый.

— Товарищи, — Осокин оглянулся — По приказу этого человека были убиты двое. Михаил, — он обернулся и наткнулся на потухший, безучастный взгляд Марины, — и милиционер Володя. Вы должны их помнить. Они были вместе с нами с самого начала. Вот этот человек. Он отдал приказ! — Осокин ткнул пальцем в круглолицего. — Товарищи, вы свободны. Мы сейчас все вместе выйдем на улицу, погрузимся в автобус и покинем город. А этого человека надо арестовать, и пусть им занимается милиция.

Круглолицый усмехнулся, забросил руки за спину.

— Надо же, — пробормотал он. — Уцелели, да еще и вернулись. Не ожидал. Ну что же, это не меняет сути дела. По вашей вине приговорены к казни через повешение трое воспитанников и один искупивший. Поскольку приговор народа обжалованию и отмене не подлежит, они будут казнены в течение ближайших минут. Но теперь встает закономерный вопрос: что делать с вами?

— Повесить их! — выкрикнули из толпы. — Смерть предателям!

— Смерть предателям! Смерть! — заорали полсотни глоток, замахали руками, вытянули шеи, чтобы увидеть.

Наташа сжалась. Осокин даже не успел отреагировать, подскочивший к нему префектурский чиновник не слишком сильно, но ловко ударил его в ухо. И тут же на Осокина обрушился град ударов.

Толпа надвинулась плотной, ненавидящей, дышащей смрадом стеной.

— Смерть врагам народа!

Потянулись руки, с грохотом опрокинулся табурет, забился в петле «кашемировый», а через секунду задергался, закрутился и Владлен, вытягивая носки дорогих туфель, пытаясь дотянуться до пола.

На Родищева навалились со всех сторон, рвали за волосы, кто-то пинал ногой, стараясь угодить в пах, выкрикивал визгливо: «Получи, сука! Получи, сука!», но попадал все больше по бедрам. Затрещала на спине курточка. Что-то тяжелое обрушилось на голову, наверное, особо прозорливые похватали табуретки, ими-то и били. Лицо Родищева залило кровью. Хрустнуло в боку, вспыхнуло ледяным колючим шаром под ребрами. И тут же где-то рядом кто-то заревел не то от боли, не то от ужаса.

Родищев рванул из-под плаща автомат, ткнул прикладом наотмашь того, кто ближе, оттолкнул второго, выпрямляясь, поднимая на плечах всю эту злобную, ощерившуюся толпу, полыхающую неистовой ненавистью, сплавившуюся в кошмарный черный монолит, непробиваемый и безжалостный. Родищев поднял автомат и резанул косой очередью от живота, по горизонтали. И тут же от витрин забасил пулемет. Очередь прошла над головами, заставив толпу сперва застыть, а затем распасться на отдельных людей, прижаться к полу.

Пулемет смолк, и наступила страшная звенящая тишина. Родищев выпрямился, утирая кровь с лица разбитой ладонью. Четверо казненных висели в петлях, уже даже не агонизируя — пулеметная очередь, выпущенная над головами и пришедшаяся аккурат на середину груди повешенных, добила тех, кто еще был жив.

Родищев протер глаза, позвал:

— Саша, ты жив?

— Жив, — откликнулся тот, поднимаясь и помогая подняться Наташе. Оба были перепачканы кровью — своей и чужой. — Сволочи, — пробормотал он, стискивая зубы, ощупывая бока и плечи, пытаясь понять, сколько же костей у него сломано. — Твари, скоты.

— Тоха! — позвал Родищев. — Тоха!

Толпа чуть подалась назад, открывая взгляду Родищева лежащего на полу Антона. Лицо патрульного превратилось в месиво, руки были сломаны в нескольких местах и похожи на изогнувшуюся причудливо змею, из груди торчала рукоять ножа.

— У вас был нож? — спросил тихо Игорь Илларионович, обводя взглядом застывшую толпу воспитанников. — Все это время у кого-то из вас был нож? — Он презрительно сплюнул. — Саша, иди к броневику. Мы уезжаем. А вы… Если хоть кто-нибудь попытается нас остановить — положу всех.

Повернулся и пошел к выбитым пулеметной очередью витринам, и никто не произнес ни слова.

На улице Саша помог взобраться на броню Наташе, постанывая, ругаясь, влез сам, протянул руку Родищеву. Тот ухватился, подтянулся, вскарабкался по колесу, спрыгнул в боевой отсек, присел на одно из бортовых сидений.

— Что с раненым? — спросил он врача.

— Будет жить, — ответил тот. — А… Почему вас так мало?

Игорь Илларионович посмотрел на него в упор.

— Извините, — прошептал врач. — Вы в крови…

— Я знаю, — ответил Родищев.

— Нужна какая-нибудь помощь? — Врач смотрел в пол.

— Нет, — покачал головой Игорь Илларионович. — Сам справлюсь.

— Тогда… Я пойду?

Осокин взглянул на него. Лукин с Борисовым посмотрели, а затем переглянулись недоуменно. Посмотрели стрелок и водитель.