Готика Белого Отребья - Эдвард Ли

Писатель от нежного прикосновения чуть не кончил в штаны.

— Угостишь меня выпивкой? Просто зарплата будет только в пятницу и…

— Ни слова больше. Бери, что хочешь.

Жар её тела, ее присутствие рядом с ним и это проклятое мыло, или шампунь, или что там, чем она ещё пользовалась… Oслепительная мысль пронзила его: У меня нет другого выбора, кроме как пойти в мужской туалет и подрочить. Во имя Валгаллы, дай мне силы!

— Рэй, это мой друг ______, - сказала Сноуи бармену. — Он известный писатель!

— Черт, правда? — удивился бармен. — Хочешь хороший совет…

— На самом деле я не такой уж и известный, — поспешил добавить Писатель, но тут все его мысли замерли. — А, ладно, забудь, — oн повернулся. — Сноуи, я разве говорил тебе, что я писатель?

— Не ты, а ма. Рэй, я буду то же, что и он, — oна схватила его за рукав и притянула к себе. — Мне всегда хотелось попробовать это пиво, но оно слишком дорогое для меня!

Писатель заказал ещё пива. Куча вопросов теснилась в его голове, и он горел желанием задать их, но ему было крайне тяжело не смотреть на Сноуи. Её внушительные бёдра в джинсах, её грудь — как он полагал, без лифчика — под пурпурной блузкой. Он был уверен, что на её джинсах не было никаких линий трусиков, и всё, что он мог себе представить, это её лобковые волосы, такие же бело-жёлтые, как и волосы на её голове.

Я что, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО собираюсь пойти в туалет передёрнуть? У него не было никакого вежливого способа сказать ей, что его эрекция протекала, как кран у плохой стиральной машины, и Сноуи только усугубила ситуацию, когда сжала его колено без видимой на то причины.

Он изо всех сил пытался отвлечься из оцепенения похоти:

— Сноуи? А ты знаешь, как твоя мать узнала, что я писатель?

Когда она пожала плечами, её потрясающие груди приподнялись на несколько дюймов, а затем опустились.

— Я думала, ты ей сказал.

Писатель неопределенно кивнул.

— А ты случайно… не видела кого-нибудь похожего на меня в городе?

— Ты шутишь! Я бы упала в обморок на улице, если бы увидела парня даже вполовину такого красивого, как ты!

Да, должно быть, у неё проблемы со зрением.

Он надеялся, что не покраснел, но в одном был уверен: после того, как она произнесла эти слова, из его пениса вытекло гораздо больше семенной жидкости, предшествующей эякуляции.

— Это… э-э… очень мило с твоей стороны, Сноуи.

Она наклонилась ближе.

— Мне бы очень хотелось знать, о чем ты пишешь?

По крайней мере, его стандартный ответ отвлечёт его от тяжелой ауры сексуальности, исходящей от неё, словно дым; и весь этот ответ был основан на том, что он сформулировал, прочитав все свои романы — которые он не помнил, как писал — и его философской идеологии, которая была у него в крови.

— Я — писатель, — с нажимом произнёс он. — Я путешествую по всей стране. Мне необходимо видеть разные вещи, разных людей. Мне необходимо видеть жизнь в разных социальных слоях.

— Стратас, — сказала Сноуи.

Или это “cтратум” во множественном числе? Или нет! “Стратум” — единственное число, а ”cтратa” — множественное! Чёрт! “Стратас” — это неправильно![14]

— Я приезжаю в такие отдаленные города, потому что они на самом деле живые. Они живут своей собственной жизнью, отдельно от остального общественного мейнстрима страны. Такие города более реальны. Я — писатель, но в более эзотерическом смысле, я — провидец, потому что то, что я пишу — это переосмысление того, что я испытываю, а происходящее вокруг является необходимым опытом.

Претенциозное и, по сути, нелепое самовыражение, казалось, обворожило Сноуи. Её розовые глаза остановились на нём, и рот на её, почти неестественно, узком лице открылся; показалось, что его скучный, фальшивый интеллектуальный ответ подействовал, как любовное зелье. Это, безусловно, превратилось в самые странные несколько часов его жизни, пришло понимание Писателю в голову. Будут ли часы его пребывания в этом городке такими же странными?

Она смотрела на него так пристально, что ему показалось, будто она вот-вот наклонится и поцелует его. Писатель знал, что должен держать себя в руках. В конце концов, он был лет на тридцать старше, если не больше; к тому же, как бы это ни было приятно, если бы она поцеловала его, он несомненно испустил бы спонтанное семяизвержение в свои штаны.

Я не могу этого допустить! Мокрое пятно будет невозможно скрыть!

Он должен был вырвать её из оцепенения похоти. Ему становилось неуютно, и реднеки, заполнившие бар, вероятно, заметили это.

— О, позволь тебя спросить. Твоя мама упоминала популярного евангелиста… он тоже остановился у вас в гостинице?

Туман в её глазах рассеялся.

— Что? О, да. Он приехал немного раньше, как раз, когда я возвращалась с работы. Его зовут Пастор Томми Иг… Иг-чего-то там. У него собственное телешоу. Думаю, он богат, потому что у него шикарная чёрная машина, кажется, “Кадиллак”.

— Эй, дорогуша, Сноуи, — крикнул помощник барменa. Он всё ещё сгребал лёд в ведро для пивных бутылок.

— Привет, Милки, — сказала она, почти не обращая на него внимания. — Не работай слишком много.

— И не собираюсь, милая.

Писатель ухватился за подходящий момент:

— Он тоже твой родственник?

Наконец она пришла в себя:

— О, ты имеешь в виду, потому что мы оба альбиносы — и да, и нет. Мы все часть клана Говардов. У каждого из нас только два родственника, но это было, черт возьми, я даже не знаю, лет сто назад, — oна вздохнула и крепче сжала его колено. — Это длинная, скучная история, и я уверена, что ты не захочешь её слушать.

— О, но мне бы очень хотелось это услышать, — настаивал он, наклоняясь ближе.

— Я думаю, что это восходит к 20-м годам. Я, кстати, лучшая, кого об этом можно спросить. — казалось, она непроизвольно напрягла грудные мышцы, отчего очертания её груди стали ещё более выразительными.

Писателю захотелось громко застонать.

— Думаю, в этих краях нас человек сорок-пятьдесят, — продолжила она. — Всякий раз, когда мужчина-Говард обрюхатит девушку, рождается альбинос, и когда девушка из Говардов беременеет, то тоже рождаются альбиносы. Странно, конечно, но так было всегда с тех пор.

— В этом нет ничего необычного, — сказал Писатель. — Союз ваших прародителей в 20-х годах произвёл то, что известно, как доминантный ген. И, Сноуи, ты такой же обычный человек, как и все вокруг, и если ты не возражаешь, что я так говорю — и, если уж на то пошло, твой альбинизм делает