Кино под небом - Джо Р. Лансдейл

у них вращались ключики. Они танцевали все вместе, и это было не очень приятное зрелище, скажу я вам.

– Кто их заводит? – спросил Стив.

– Тот самый ублюдок, которого мы ищем, – ответила Грейс.

Мы долго ехали в мрачном молчании. Уверен, что каждый из нас думал о своей прежней жизни, задаваясь вопросом, проживали ли мы ее вообще. Была ли у нас жизнь в автокинотеатре, не говоря уже о той, что до него. Мы просто ехали, размышляя обо всем этом. Я ощущал внутри себя пустоту, как полый пасхальный кролик из шоколада. Вспоминал приятные и грустные моменты. Гадал, происходило ли все это вообще, или все наши мысли и воспоминания контролируются чипами и проводами, спрятанными в наших кровеносных сосудах. Течет ли в нас кровь, или сироп Каро? Есть ли вообще такая вещь, как кровь? А люди? Кто или что мы такое? И значит ли это, что «Звездные войны» придумал не Джордж Лукас, а кто-то другой?

В какой-то момент отключился свет. Кто-то или что-то просто его вырубил. Мы включили фары и поехали дальше. Направили машину вдоль этой фальшивой 45-ой автострады в сторону серебристого свечения, видневшегося на горизонте.

Ехали, пока шоссе и все декорации не кончились. Но мы все равно продолжили путь, по ровному, абсолютно пустому пространству, почти такому же унылому, как шоссе в Амарильо, штат Техас. Если здесь вообще есть Амарильо, штат Техас, или шоссе, ведущее в его направлении. Если здесь вообще существует такое понятие, как направление. Боже мой, есть тут вообще север, восток, запад или юг?

От этих мыслей все микросхемы, провода и прочее в моем клятом пластиковом черепе разболелись.

Вскоре после моих размышлений и гаданий, куда же ведет это шоссе, у нас закончился бензин. Мы вышли из машины и двинулись в сторону того свечения на горизонте.

Шли и наткнулись на… инструменты. Гигантские отвертки и плоскогубцы, а вокруг валялись провода, трубки и ручки настройки. Мы стали пробираться между ними, продолжая держаться выбранного направления.

Целью было то свечение. Свечение – цель.

В итоге, мы прибыли в то единственное место, куда могли прибыть.

Конец Всего Сущего.

Это был просто край стола. Больше идти было некуда, только назад. И в этом не было ничего привлекательного. Тусклое свечение не казалось уже таким далеким. Это был огромный телевизор, экран которого показывал тестовый рисунок в виде головы индейца на белом фоне. Мы слышали, как он гудит. А в источаемом телевизором свете увидели большую комнату. На кровати, застеленной белой простыней, лежал пожилой мужчина, рядом с ним стояли металлические стойки, на которых были закреплены бутылки с жидкостью. От бутылок к мужчине шли трубки. Их концы были подсоединены к его рукам и голове. Вокруг стояли аппараты с лампочками и регуляторами. В правой части палаты было открытое окно, и лунный свет просачивался внутрь, блестящей пудрой оседая на подоконнике. Слева от нас, на столе лежали игрушки – заводной самолетик на резинке и коробка шашек.

В комнате были полки, заполненные – или скорее захламленные – всевозможными старыми игрушками и книгами.

– До сего момента, – сказал Стив, – я видел практически все, кроме исполняющей хулу[42] свиньи в балетной пачке, цилиндре и с пробкой в заднице. Но, должен признать, мой маленький старый мозг – или компьютерный чип, если хотите – начинает сбоить от этого дерьма.

– Мой тоже, – произнесла Реба.

– И мой, – сказала Грейс.

– О черт, считайте, что и мой, – согласился я.

– Не знаю, заметили ли вы, – сказала Грейс, – но плоскость, на которой мы стоим, не такая уж и широкая, как была раньше. И теперь, когда я присмотрелась, я вижу кресло, диван… И, знаете что? Мы стоим на столе.

– Будь я проклят, – произнес Стив.

– Я вижу много пробирок, – сказала Реба. Вон там, возле кровати… Черт возьми, взгляните на это.

Мы посмотрели туда, куда она показывала. На телевизор. Тот потрескивал, как рисовые батончики. На экране появились линии, сошлись в его центре, и из них возникло изображение, которое двинулось через всю комнату к нам.

Это был худой, прыщавый парень с непослушными волосами, в очках с толстыми стеклами. Он был одет в синие джинсы и белую рубашку, из кармана которой торчала пачка карандашей и ручек. Джинсы были немного коротковаты, и из-под них выглядывали белые носки с маленькими синими часиками. На ногах были коричневые мокасины.

Перемещаясь по темному пространству комнаты на луче света, он сказал:

– Привет. Меня зовут Билли.

Исходящий из телевизора луч опустил его на край стола. Теперь парень выглядел так же реально, как и мы.

– Многие люди называют меня Малышом Билли. Ну, или раньше называли. Я – ваш создатель.

6

– Тогда мы сейчас тебя прикончим, – сказал Стив.

– Вообще-то, не сможете, – сказал Билли. – Ну, или вам не придется. Я – это не совсем я… Правда.

– Это понятно, – сказала Грейс. – Здесь нет ничего настоящего.

– О да. Хотя кое-что реально. Например эта комната. Вещи в ней реальны. Для меня, во всяком случае. Маленький игрушечный самолетик на краю стола реален. Хотя я на самом деле выхожу не из телевизора. Мне просто подумалось, что это будет круто выглядеть. Я выхожу из него.

Билли повернулся и указал на старика, лежащего на кровати.

– А кто это? – спросил я.

– Я. Пожилой я. Создатель создателя. Я, создавший себя молодого.

– Думаю, что нам нужно просто вернуться, и пусть нас съест та заводная крыса, – сказал Стив.

– Она составная, – сказал Билли. – Крыса, имею в виду.

– Простите? – произнесла Грейс.

– Составное существо. Частично органическое, частично механическое. Но не совсем.

– Понятно, что ничего непонятно, – сказал Стив.

– Мы хотели убить тебя, – сказал я, – но поскольку ты всего лишь световой луч, то у нас, вероятно, ничего не выйдет.

– Да. Ничего не выйдет. Я же вам говорил. К тому же вы не хотите меня убивать…

– О, – произнесла Грейс, – уверяю тебя, именно этого мы и хотим.

– Чего вы хотите, – сказал Малыш Билли, – так это знать правду. Каждый человек хочет знать правду. А правда заключается в следующем. Этот мир больше вас. А вы стоите на столе в моей спальне, в моей лаборатории. И мне восемьдесят лет. Сейчас вы видите меня таким, каким я помню себя в детстве. Но мне восемьдесят, и мое время на исходе.

– Вот почему все ломается, – сказала Грейс, – ты больше не поддерживаешь все в рабочем состоянии, потому что не можешь.

– Верно.

– Итак, ты создавал те прототипы, – сказала Грейс. – Пока не получил нечто более натуральное. Старые выбросил