Иван Сербин - Собачий Рай

— Профессор, вздохи оставьте для дам. Мне надо знать: они здесь?

Тот огляделся. До сего момента он старался не замечать трупы, лежащие на проезжей части, но теперь этому пришел конец. Сейчас ему придется видеть и оценивать. Часть убитых была безжалостно растерзана в клочья, других подавили в спешке машинами или попросту затоптали во время полоумного бега.

От моста открывалось мрачное зрелище. Брошенные в панике автомобили тянулись по Тверской плотными рядами, теряясь в темноте. Часть из них все еще дымилась. Огромный исковерканный панелевоз лежал на боку, перекрывая большую часть шоссе. Остальное пространство было забито изуродованными машинами. Кое-где по почерневшим остовам пробегали язычки пламени, отбрасывая на асфальт и на стены домов рыжие, веселые всполохи. Не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы представить, как именно все произошло. Поток шел из центра, занимая встречные полосы, в восемь рядов. Люди спасались бегством, наплевав на светофоры и правила. Их можно понять. Речь шла не о штрафах, а о собственных жизнях. Очевидно, водителю панелевоза, вывернувшему со Второй Брестской, надоело ждать, и он рванул поперек движения, рассчитывая, что затормозят, пропустят. Не затормозили. И не потому, что не видели, а потому, что не смогли. Сзади панически давили на клаксоны, жали на газ, торопились. Мощный самосвал на полном ходу ударил панелевоз в борт, и тот опрокинулся, перекрыв пять полос из восьми. А остальные уже были не в состоянии остановиться или свернуть. Скрежет металла, взрывы, огонь. Люди выскакивали из машин и бежали, а их настигали кошмарные, жуткие монстры, валили на асфальт, вцеплялись в горла, в лица, полосовали животы…

Постанывали опоры электролиний, под мостом отчаянно завывал ветер, стрекотали лопастями вертолеты. И никакого движения. Пустыня двадцать первого века. Совсем как в фильмах-катастрофах.

— Ну так что? — напомнил о своем существовании старший. — Они здесь?

Профессор собрался было ответить, но так и остался стоять с открытым ртом, потому что именно в этот момент заметил движение.

Справа, на стоянке, за брошенными автомобилями кто-то прятался. Профессор подумал, что это вполне мог оказаться и человек, чудом уцелевший во время резни, но тут же понял, что ошибается. Нет, люди в городе еще были, несомненно. И немало, но никто из них — кроме, конечно, окончательно свихнувшихся от страха безумцев — не вышел бы сейчас на улицу. Впрочем, может быть, это и был психопат? Просто ли сохранить рассудок после такого?

— За маш… — начал было профессор, но старший перебил его:

— Вижу.

Из-за машин вышел пес. Это был доберман. Совсем недавно ухоженный и гладкий, домашний, теперь он производил странное впечатление брошенности. Шкура и треугольная, вытянутая морда пса казались покрытыми грязью, но старший-то знал, что это не грязь. Это кровь. Человеческая кровь. Доберман остановился, посмотрел на людей и тихо заскулил. В зеленом свете ПНВ он выглядел особенно жалко.

— Внимание, опасность справа, — сказал старший в микрофон и медленно, стараясь не делать резких движений, поднял автомат к плечу. Рубиново-красная игла лазерного целеуказателя впилась в покрытый бурой шерстью бок собаки на стыке с шеей.

— Цель взял, — прозвучало в наушнике.

Пес не убегал, но и не проявлял агрессивности. Стоял поскуливая, глядя на людей, словно ожидая от них чего-то.

— Я сейчас сниму его, — прошептал один из солдат, прижимаясь щекой к прикладу «АКМа».

— Не стреляйте! — невольно повышая голос, воскликнул профессор.

Доберман шарахнулся в темноту.

— В чем дело, профессор? — с нескрываемым раздражением спросил старший.

— Этот пес неопасен. Он боится.

— Вы уверены?

— Я знаю, о чем говорю.

— Хорошо бы. — Профессор не видел лица старшего, но почему-то ему показалось, что тот усмехается. — А вы можете дать гарантию, что это не уловка с их стороны?

— Собаки — все-таки животные. Стайные, дикие от природы, но животные. И, как у любых других животных, их действия в определенной степени подчинены инстинктам. Этот пес домашний. Его бросил хозяин. Ему страшно. Он голоден и хочет к людям. Человек для него — тепло, пища и ласка.

— Мне лично нас…ь, домашняя эта псина или дворовая, — пробормотал зло один из разведчиков. — Я успокоюсь, когда она сдохнет. Нужно пристрелить эту тварь. И чем скорее, тем лучше. А потом можете снова рассказывать нам сказки.

— Погоди. — Старший не сводил взгляда с добермана. — Профессор, почему вы думаете, что этот пес неопасен?

— Посмотрите, как он себя ведет. Прижатые уши, виляние хвостом, опущенная голова. Типичная поза, выражающая покорность.

— Всем смотреть по сторонам, — скомандовал старший и опустил оружие.

Доберман снова высунулся из-за машины, нерешительно шагнул вперед и остановился. В его позе действительно угадывалось желание кинуться к людям и прижаться к ногам. В то же время собаку явно угнетал страх. Она боялась, что люди причинят ей боль, как это уже происходило сегодня не раз.

— Жучка, Бобик, Барбос, — позвал старший, опускаясь на корточки и вытягивая руку открытой ладонью вверх. — На, на, на…

Доберман сделал нерешительный шаг, остановился и завилял коротким обрубком хвоста. Очевидно, он не знал, как реагировать на незнакомую кличку. Да и подобный жест — «пища» — был ему незнаком. Однако в голосе старшего не было угрозы или паники, которые, как правило, предшествуют боли.

— Смотрите, — прошептал профессор. — У него рана на боку. Видите?

— Вижу, — как заправский чревовещатель, почти не разжимая губ, ответил старший.

Он уже понял, что кровь на шерсти собачья. Добермана, вероятно, ранили вертолетчики. Жалкая псина пряталась где-нибудь, зализывая рану, пока не пришли люди.

«Она, дура, не понимает, что вертолет — это тоже люди, — подумал старший, причмокивая губами. — Для нее вертолет — такой же зверь, как и она сама, только злой и недосягаемый».

Он посвистел, пробормотал чуть громче:

— Ну, Шарик, Принц, как там тебя… Иди сюда. Иди. — Пес нерешительно подошел, остановился в метре, как-то припадая на все четыре лапы и еще ниже опустив узкую голову. — Вот умница. У-умница. Иди, иди.

Пес наконец приблизился, прижался к ногам старшего. Тот провел ладонью по голове собаки, почесал между ушами.

— Молодец, молодец, — сказал успокаивающе. — Кабы ты еще и говорить умел, рассказал бы, где твои сородичи.

Старший выпрямился, а пес остался стоять рядом, глядя на человека снизу вверх. Тот щелкнул тумблером рации:

— Дозор — Базе. Продвинулись до площади Тверской Заставы. Вроде чисто. Можете выдвигаться. Как поняли, прием?