Джим Батчер - Маленькая услуга

Я аж глаза прикрыл.

— Адские колокола. Это было бы …

— Путь в безумие, — сказала Люччио. — Да. И это обычно так. Есть причина, что рассказы о многих предсказателях и оракулах представляют их как бы сумасшедшими. Пифия, например, как и многие, многие другие, просто была Архивом, она использовала свои обширные знания прошлого, чтобы построить модели, по которым можно предсказать самое вероятное будущее. Она была сумасшедшей — но также она была Архивом.

— В виде защиты, Архивы начали эмоционально дистанцироваться от других людей, Они рассуждали так: если они могли бы прекратить добавлять вес новых сроков опыта и горя к уже огромному бремени такого большого знания, это могло бы позволить им лучше функционировать. И это правда так. Есть причины, почему хозяин Архива держится эмоционально отдаленным, — потому что иначе страсти, предубеждения, ненависть и ревность предыдущих тысячелетий просто захлестнули бы единственное существо.

— Обычно, у Архива бывает своя собственная жизнь, опыт которой можно использовать, чтобы изолировать ее от всех этих других эмоций и воспоминаний, основание, которое можно противопоставить им.

Я внезапно сообразил.

— Но у Ивы не было этого.

— У Ивы не было, — согласилась Люччио. — Ее бабушка погибла в результате несчастного случая, автомобильная катастрофа, насколько мне известно. Ее мать была семнадцатилетней девочкой, которая любила, и была беременна. Она ненавидела свою мать за то, что та умерла и передала ей это проклятие нести Архив, в то время, как она хотела жить своей собственной жизнью — и она ненавидела дочь за то, что у той впереди целая свободная жизнь. Мать Ивы убила себя, чтобы не нести Архив.

Мне стало плохо.

— И Ива знает это.

— Да. Знает это, чувствует это. Она родилась, точно зная, что ее мать думала и чувствовала о ней.

— Как Вы можете знать это о ней… — я нахмурился, размышляя. Потом сказал, — Кинкейд. Девочка любила Кинкейда.

— Нет, — сказала Люччио. — Но Кинкейд в это время работал на бабушку Ивы, и девочка доверяла ему.

— Черт, ну и закручено, — сказал я.

— Ива оставалась отстраненной всю свою жизнь, — сказала Люччио. — Если она начинает привлекать эмоции в свои обязанности, как Архива, или в свою жизнь вообще, она рискует, что не сможет справиться с эмоциями и страстями, к которым просто психологически не готова.

— Ты боишься, что она может выйти из-под контроля.

— Архив был создан, чтобы быть нейтральной силой. Склад знания. Но что, если уникальные обстоятельства Ивы позволят ей игнорировать эти ограничения? Вообразите результаты гнева, горечи и желания мести всех прежних Архивов, объединенные с властью Архива и несдержанностью двенадцатилетнего ребенка.

— Я бы не хотел, — сказал я спокойно.

— И я бы не хотела, — сказала Люччио. — Это могло бы стать истинным кошмаром. Полное знание без совести, чтобы направить его. У некроманта Кеммлера был во власти такой дух, своего рода миниатюрная версия Архива. Далеко не такой сильный, но он учился и практиковался рядом с волшебниками в течение нескольких поколений, и вещи, на которые он оказался способен, были просто ужасны. — она покачала головой.

Я отхлебнул немного чая, помня, что большой глоток может показаться подозрительным. Она говорила о Бобе. И она была права в том, что Боб был способен на многое. Когда я разблокировал индивидуальность, которую он взял у некоторых из его прежних владельцев, он почти убил меня.

— Стражи разрушили его, конечно, — сказала она.

Нет, не разрушили. Джастин Дюморн, бывший Страж, не разрушил череп. Он увез его контрабандой из лаборатории Кеммлера и удерживал в собственности до тех пор, пока я не убил его, и в свою очередь забрал Боба себе.

— Это была слишком большая власть, почти ничем не сдерживаемая. И вполне возможно, что Архив мог бы стать подобной угрозой в намного большем масштабе. Я знаю, что ты заботишься о ребенке, Гарри. Но я должна была тебя предупредить. Не нужно делать ей никаких одолжений, действуя, как ее друг.

— Кто действует? — сказал я. — А где она?

— Мы решили держать ее спящей, — сказала Люччио, — до тех пор, пока ты или Кинкейд не появитесь здесь.

— Понятно, — сказал я. — Вы не думаете, что я должен быть рядом с нею. Но Вы волнуетесь по поводу того, что может случиться, когда Вы разбудите ее, а она действительно напугана и смущена.

Щеки Люччио вспыхнули, и она отвела взгляд.

— У меня нет всех ответов, Дрезден. У меня есть только проблемы.

Я вздохнул.

— В любом случае, — сказал я. — Дайте мне увидеть ее.

Люччио привела меня в гостевую спальню Мёрфи. Ива выглядела совсем крошечной в двуспальной кровати. Я сел около нее, а Люччио наклонилась и мягко положила руку на голову Ивы. Пробормотала что-то и убрала руку.

Ива издала маленькое хныканье, а затем распахнула глаза, начав дышать быстро и часто. Она дико озиралась, широко раскрыв глаза, и вскрикивала.

— Тихо, тихо, — сказал я мягко. — Ива, все в порядке. Ты в безопасности.

Она зарыдала и бросилась ко мне.

Я обнял ее. И потом тихонько качал ее и обнимал, а она все плакала и плакала.

Люччио не сводила с меня сострадательных и грустных глаз.

Через какое-то время Ива прошептала:

— Я получила твое письмо. Спасибо.

Я немного сильнее прижал ее.

— Они делали со мной такое, — сказала она.

— Я знаю, — сказал я спокойно. — Со мной тоже такое было. Но через некоторое время я был в порядке. И ты тоже будешь. Это все закончилось.

Она еще какое-то время обнимала меня и плакала, а потом уснула.

Я посмотрел вверх на Люччио и сказал:

— Вы все еще хотите, чтобы я оттолкнул ее? Вы хотите, чтобы ее стандартным понятием было то, что ей пришлось испытать с теми животными?

Люччио нахмурилась.

— Старший Совет…

— Не смог бы найти свое сердце, даже если бы у него был Анатомический Атлас Грея, рентген-аппарат, и стетоскоп, — сказал я. — Нет. Они могут установить закон о волшебстве. Но они не будут диктовать мне, кому я могу оказать поддержку.

Она долго смотрела на меня, и затем медленно улыбнулась одной стороной рта.

— Морган сказал им, что ты так и скажешь. И МакКой и Слушающий-Ветер согласились. А Мерлин не стал слушать.

— Мерлину не нравится слышать что-нибудь, что не вписывается в его картину мира, — сказал я. — Японский.

— Что, простите?

— Японский. Есть такой японский ресторанчик, куда я иногда хожу, чтобы отпраздновать что-нибудь. То, что мы выжили в этой каше, вполне подойдет. Давайте завтра туда сходим. Терияки[90] там — умереть не встать.