Холодные песни - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

ужался, выцвел. Но и другое… Будто характер, натуру поменяли.

По пути в Ленинград Павлов долгими часами писал в каюте. Выходил только для того, чтобы смотреть на океан.

– У него было такое лицо… Не знаю. Полное ужаса, но ужаса привычного, с которым смирился. – Начальник резко встал, стукнул стаканом о стол, сказал строго: – Ладно, пойду.

И сквозанул в дверь.

Я остался один и подлил себе виски. Уже пропустил изрядную порцию, но не чувствовал себя пьяным.

К рецензии.

В кратком авторском отступлении Павлов говорит, что считает себя документалистом.

Рассказ «Лапы» меня немного успокоил. История с избитым, но надрывным сюжетом о дружбе человека и собаки. В нем много смешного и грустного, а слезный финал оставляет вопрос: выбрались ли полярник и его верный друг из полыньи или их путь к домику – путь на другой стороне?

Но следующий рассказ «Руки»… Уверен, названия соседних рассказов, их смысловая сцепка не случайны. И парный эффект от них – успокоить и оглушить.

«Руки» – какой-то совершенно бессюжетный и дикий рассказ. Драка на борту, без зачина и морали.

Шабаш на празднике Нептуна, обряд крещения. Рассказчик стоит в сторонке и смотрит на торжество. Видит, как начинается сутолока. Слышит крик: «Ударил меня, гад! Палкой по глазу! Гад! Убил меня! Но мне не больно! Не больно!» Видит над головами перекошенное яростью лицо, обрезок трубы, десяток рук вцепляются в нее, выкручивают, отбирают, а раненый, которого не видно, только слышно, монотонно причитает: «Убил меня! Трубой убил! Не больно! Слышишь, гад, не больно! Где мой глаз?» Послевкусие муторное. Павлову удалось передать оцепенение рассказчика, его бессилие и страх, и судорожное ощущение медленно уходящего кошмара: когда проснулся, но еще не скинул гадливый испуг – и к тебе липнет пленка людской злости и собственной трусости.

16 февраля

Экватор. Пересекаю раз в надцатый.

Жара страшная. Вода за бортом – тридцать с хвостиком градусов.

По судовой традиции объявили, что Нептун со свитой прибыл на борт. Морской царь поднялся на помост в окружении кривляющихся чертей. С рукой у козырька фуражки капитан рапортовал Нептуну. Загорелая физиономия капитана не скрывала вчерашних возлияний.

Меня тоже мутило, как в первом плавании. Чтобы сбить тошноту, тянул одну за одной беломорины.

Черти лапали новичков мазутными ручищами и кидали в бассейн. Дамы – после того, как им шлепнули на телеса адскую печать, – прыгали в воду сами. Визг страха, дикие вопли. Я не сразу убедил себя, что они наиграны.

Лицедейство закончился. «Крещеные» отмывались от дьявольских меток. Чем изгваздали ноги молоденькому штурману, я не понял, но парень с таким страдальческим лицом тер порошком что-то похожее на свежие ожоги, что я отвернулся.

На трубу, на самую верхотуру, забрался черт. Прилип, как паук, черным телом к серпу и молоту и замер, только хвост туда-сюда. Выйти из образа тоже надо уметь.

Перевалили экватор.

Полный ходом идем в Монтевидео.

18 февраля

За кормой почти шесть тысяч пройденных миль. На траверзе Сальвадор.

Какое-то время шли параллельным курсом с огромным черным контейнеровозом с красной надписью «GOTTX». Из-за многоэтажного нагромождения ржавых контейнеров судно походило на плавучий завод.

Ночью в дверь каюты постучали.

Я открыл – никого. Вернулся в койку. Снова стук. Выскочил в коридор – увидел удаляющуюся спину вахтенного. Матрос хромал, я окрикнул его, но тот не повернулся.

Влез в шорты и вышел из каюты. Матроса и след простыл.

Я забрел на бак. Над головой сияли огромные незнакомые звезды. Большую Медведицу вывернули наизнанку. Это легко объяснялось фокусами Южного полушария, зеркала, в котором отражалось привычное небо Северного полушария, но некоторые звезды я видел впервые.

19 февраля

Трансляция неуемно горланит объявления. Оторванный от человека голос оповещает о запланированных мероприятиях или зазывает участников экспедиции в каюту двести семнадцать. Иногда чудится совсем бредовое, вроде «получить соль для колониальных ванн».

Меня вызвали к информбюро за радиограммой.

«19/2. Радио 1 пункт. Читай ААП. Слушай море».

Отправителя нет. Странно. ААП? Это Адам Адамович Павлов?

Как бы то ни было: перед сном почитал Павлова.

Рассказ «Штормпредупреждение». Такой муторный и грязный. А ведь речь в нем о теплоходе, который погибает в бурю.

23 февраля

Ошвартовались в Монтевидео.

Небоскребы в знойном небе, на фоне высокой горы с древней крепостью на вершине. Собаки на причале. Толстый, оплывший полицейский с кольтом на бедре.

Прогулялись комсоставом по городу. Эвкалипты и сосны. Пыльные автобусы. Памятник погибшим морякам: костлявый мертвец борется с серой волной.

Вблизи город неряшлив: на тротуарах окурки, обертки, банки, бутылки. Океанский ветер метет мусор по улице Колумба. Повсюду реклама «Филипс» и кока-колы. Солдаты с автоматами у банков, парламента, президентских дворцов. Пронырливые мулаты: си, сеньор. Стадион, кладбище, кинотеатр, длинный «шевроле».

Тишина за витринами книжных магазинов. Остановился у самого большого. Переводы Ильфа и Петрова, Достоевского, Толстого, Шолохова, детективы Джеймса Хедли Чейза и Агаты Кристи. Заметил книгу-мистификацию с «2022» на обложке – из будущего, ага-ага, – называется «Век кошмаров».

Огромный крытый рынок – шумный, пестрый, с апельсиновыми, банановыми и лимонными кучами, красными мясными тушами и кольцами пряных колбас. Перекусил шашлыком и ледяной «кокой».

Все, кроме меня, купили дубленки женам и подругам.

25 февраля

Взяли курс на Сандвичевы острова.

Нарывают десны. Больно жевать твердую пишу. Что за напасть. А ведь медкомиссия перед рейсом признала мои зубы полностью здоровыми. Сходить к судовому дантисту? Страшно. Если пародонтоз, то лечение одно: рвать.

Прополоскал отваром уругвайского эвкалипта.

Покачивает посвежевший ветер. Бурые водоросли похожи на слипшиеся пряди волос.

Отключили бассейн. Включили теплый кондиционер.

Рассказ «Переполненные страхом».

Павлов великолепно передает живую человеческую речь – в диалогах без атрибуции слышатся интонации, тембр голоса, смятение, страх и ложь. Сюжет: гнев моря. Павлов повторяется.

Мы все повторяемся.

26 февраля

Утром в проливе Дрейка.

Плюс двенадцать. Безветренная зыбь. На волнах спит кашалот.

Выдали тулуп, ватные штаны, валенки на резинке и меховые варежки.

Туман. К вечеру заштормило. Колыхаемся в Южном океане.

28 февраля

– Первый пошел! – кричит старпом.

Ночная смена. Пятнышко айсберга на двадцатимильной шкале радара.

В сумрачную