Александр Юрин - Сквозь тернии

Яська уже не бежал, а нёсся семимильными шагами. А выход всё не приближался, пульсируя где-то за чертой мироздания, словно занавешенное окошко далёкого дома.

Свет медленно угасал.

«Ну конечно, створки!!! Их кто-то пытается закрыть! Или что-то!»

Над паникой прогремела осознанная мысль: «И когда только я успел так далеко зайти?..»

Колено правой ноги во что-то уткнулось. Яська взвыл от боли, полетел на шершавую стену, краем глаза следя за угасающим светом. Кое-как успел вскинуть руки, уберёг голову. На зубах скрипела цементная крошка.

«Так, наверное, и те, кого не стало. Ухнула граната… Всё обвалилось… Тела просто раскидало по сторонам. Кого-то, возможно, вот так же бросило на стену, в крошку из кирпича и цемента. Кто же нарисовал рожицу?.. Наверняка не взрослый».

Яська поспешно выпрямился. Ухватился за стену, чтобы не упасть — всё в голове вертелось, точно на карусели. Попытался сделать шаг, снова обо что-то споткнулся. Склонился было, чтобы разглядеть препятствие, но тут же застонал от прострела в колене — видать сильно приложился.

«Вот ведь дурень и впрямь! — мысленно ругал себя Яська, на чём свет стоит. — Это надо же себя накрутить до такой степени! Ведь ничего не предвещало!..»

«Ясь, а Ясь… А я ведь тут, в голове».

Яська шарахнулся в сторону. Снова полетел носом вперёд. Ладони угадили во что-то вязкое, противно хлюпающее, проскальзывающее между пальцев. Яська заскользил и уткнулся в слизь лицом. Пахнуло тухлятиной, да так что перехватило дыхание! Желудок решительно двинул вверх. Яська с трудом перевалился на бок, чувствуя, как липкая дрянь насквозь пропитывает маячку и шорты — эх и влетит же теперь! — зачем-то попытался утереть лицо руками. Стошнило. Прямиком на голые коленки.

Яська в отчаянии взвыл. Попытался отползти подальше. Снова угодил растопыренными пальцами во что-то липкое. В голове щёлкнуло: ткань!

Яська замер.

«А что если это останки тех… Кого гранатой…»

«Да нет же, не может быть! Тела наверняка вынесли и похоронили ещё во время войны».

«А вдруг не вынесли?»

«Да какая разница! Ведь столько лет прошло. Остались бы только кости!»

«Ага, и парочка тройка озлобленных приведений!»

«Не мели ерунды!»

«А что же тогда происходит? Что это за дрянь?! И кто распахнул ворота настежь, а теперь пытается их закрыть? Заходи, Яська, милости просим! Вот только обратно мы тебя уже не выпустим!»

Ответа не последовало — внутренний голос, на то и внутренний, чтобы умолкать в самый ответственный момент.

Яська осторожно ощупал ткань — вроде как обычная мешковина. Тут же мелькнула очередная догадка: «А может, им всем мешки на голову понадевали? Хотя… Как там козявка говорила? Когда в темноте — не так страшно. Тогда что же это?»

Яська наклонился ниже. Приник буквально к самому полу, так что ощутил ледяной шлейф собственного дыхания, отражённый от цемента.

То, что случилось дальше, никак иначе, как дурным сном и не назовёшь. От вида раскинувшегося под ногами безумия Яську не то чтобы парализовало, скорее уж скрутило охватившим душу безумием. Он мог только сидеть на корточках и смотреть в одну точку, не воспринимая действительность, как таковую. Хотя так и должно быть — ведь это очередной кошмар, который вновь наводнили твари. Яська верил именно в это, потому что верить во что-то ещё было попросту немыслимо. Ну не может такого быть в реальности! Не может, хоть ты тресни!

Однако было, не смотря ни на что.

Судьба словно насмехалась, а крыть её карты было элементарно нечем.

Яська налетел на подпёртый к стене мешок — точно такой же, что принёс Колька, когда они ловили стрижа. От удара тот опрокинулся, разродившись жуткой нежитью. Это были какие-то пауки. По крайней мере, так показалось Яське в самом начале. Однако не сказать, чтобы сходство было стопроцентным. Нет, твари походили на пауков так же, как последние — на летучих мышей. Это было что-то ещё. Мёртвое, инородное, в большей степени сравнимое с недосформированными эмбрионами каких-то жутких насекомых. Необычайно длинные и тонкие лапки, причём без суставов — возможно, просто сломаны. Столб позвоночника. Хотя позвоночником это тоже не назовёшь — сплошное желе. Что-то на вроде головы насекомого, не то с рожками, не то с усиками…

Именно от последнего и сделалось по-настоящему страшно.

«Ясь, а Ясь… а я ведь тут, в голове».

Яська вздрогнул. Отрешённо поднялся на ноги. Сделал неуверенный шаг в сторону. От его тела исходил еле различимый свет — как от куска фосфора в темноте, только не зеленоватый, а голубой. Светилась слизь, которая покрывала останки жутких тварей и намертво въелась в ткань одежды.

Яська понял, что оно и впрямь изнутри — это была точная копия грудной клетки человека. Только не костяная, а вылепленная из податливого желе.

Под ложечкой что-то шевельнулось. Яська понял, что не может дышать. Он посмотрел на далёкий свет и сполз по стене на пол.

Ворота оставались открытыми — их и не думали закрывать. Показалось.

Яське было всё равно на всё.

«Ясь, а Ясь… а может поиграем в прятки? В темноте очень удобно прятаться».

Плоскодонка не протекала, и они успешно сплавили её вниз по ручью к речке. Затем Колька вооружился своей лопаткой, как доблестный капитан дальнего плавания, — Яська остался на берегу для того, чтобы облегчить борт, — и лихо двинул вверх по течению к заранее обусловленному месту. Яська плёлся пешком, борясь с душевными переживаниями относительно всего случившегося в башне, попутно силясь избавиться от приставучей слизи.

Сил практически не осталось. Резервные накопления израсходовались на душевные переживания и на поиски недавнего схрона — Колька не преминул воспользоваться услугами преданного друга и тут.

Яська и не помнил толком, как ему удалось выбраться на свет. В каком-то полуобморочном состоянии он всё же добрёл до спасительного выхода и долго ползал в траве, не понимая, что вообще такое с ним происходит. Потом, не оборачиваясь, двинул к канаве и обо всём рассказал Кольке. Друг оставался непроницателен, но лишь до той поры, пока Яська не описал тварей в мешке, — Яська мог поклясться, что на Колькином лице дрогнула одна из бровей! Так бывает только в том случае, когда что-нибудь знаешь, но продолжаешь упорно молчать, как партизан. Правда осознание данности пришло к Яське значительно позже, когда он лежал на собственной кровати, силясь заснуть. Вдобавок ко всему, масла в огонь добавила Тимка…

На берегу же ручья странная Колькина реакция осталась хоть и подмеченной, но не принятой к сведению, за имением куда более насущных проблем. Если честно, Яська и не жаждал понимания. Просто хотелось выговориться, чтобы не держать рвущийся наружу ужас в себе. Но как тут выговоришься, когда страшно даже думать, а тем более, вспоминать. Особенно это приставучее «Ясь, а Ясь…» — ощущение, будто в голове и впрямь что-то копошится!