Роман Канушкин - Страх (Сборник)

Ознакомительный фрагмент

И Ксения просит:

– Мама, давай никогда не уходить отсюда. Давай, будем здесь всегда!

Но мать качает головой:

– Нет, мы должны идти из этого сада, здесь скоро ничего не останется. Теперь нам туда. – И мать показывает рукой куда-то в сторону, где кончается сад, где кончается солнце и где ходят какие-то люди, много людей.

– Но я не хочу, я боюсь идти туда, мне страшно, мама…

– Там всем страшно. Они боятся всего на свете, и страх – это единственное, что их связывает. Но больше всего они боятся этого сада.

– Но я не хочу туда, мне хорошо здесь!

– Но здесь скоро ничего не останется. Вон, смотри, уже нет, давно нет.

И тогда вдруг быстро начинает темнеть, и черемуха и красавица-вишня опадают черными листьями, и когда становится совсем темно, осыпающиеся листья кажутся бледно-серыми, как и лица ожидающих ее там людей.

– Но я не хочу туда, я не хочу бояться! – кричит Ксения и просыпается, вернее, ей только снится, что она проснулась в их новой квартире, и в комнате уже светло, только свет какой-то белый, словно искусственный. И Ксения как бы парит под потолком, потому что она видит себя со стороны, лежащей вместе с Василием на их большом раскладном диване, стоящем как раз напротив той стены, которая, как она помнит, треснула. Она любуется спящими, и все в порядке, потому что здесь снова вроде бы светло. Но возвращается прежний страх, из сада, из темноты, где было столько странных людей, и Ксения не видит себя больше со стороны, она становится собой. Она лежит на их диване и смотрит, как на стене осыпается трещина. И тогда она слышит где-то вдали тихие монотонные удары, и вот лопнули обои, и сыплется кусками штукатурка. Но удары становятся все ближе и все сильнее, и вот уже треснула вся стена, и начинают откалываться куски бетона, а удары все приближаются – кто-то хочет выйти оттуда, из-за стены, кто-то бьет изнутри по трещине. И Ксения снова слышит дикий волчий вой, и от него сейчас расколется голова. А удары все сильнее и ближе, трещина все осыпается, и вот уже осталась только последняя тонкая перегородка. И тогда вой становится страшным ревом, и с грохотом вылетает кусок бетона, и Ксения видит выбившую его руку – окровавленную, заросшую шерстью руку-лапу с загнутыми кривыми когтями. И тогда она начинает стонать, она пробует вырваться из сна, она слышит свой голос, свое «н е т!» – и от этого просыпается.

И уже действительно светло – скоро пять утра, вовсю галдят птицы, и кричала она, видимо, не так громко. Потому что Василий просыпается:

– Ксюх, чего ты вскочила в такую рань, дай поспать, – и зарывается в подушку. А Ксения чувствует, что она вся мокрая от холодного пота, и она боится смотреть на стену, потому что знает, что там увидит. И она не ошибается. Вдоль всей стены идет большая трещина.

– Я же тебе говорю, мне опять снились кошмары… и эта трещина! Я знаю, как она появилась, – говорила Ксения, когда они утром завтракали.

– Ну, Ксюш, ну прекрати, – Василий улыбнулся. – Действительно странно, что в новом доме треснула стена. Но это вопрос экономический, если хочешь – политический. Но уж никак не вопрос мистики. Я посмотрел там все. Ничего страшного, дом не развалится. Это место, где стыкуются две панели. Может, от влаги разошлись и треснули обои. Я сейчас спущусь вниз, в ЖЭК или ДЭЗ, или как там это называется…

– Но послушай, я видела эту руку с когтями, она у меня перед глазами. Мне страшно, и я не могу этого забыть!..

И тогда Василий сел напротив жены, посмотрел ей внимательно в глаза и сказал.

– Успокоилась?! А теперь послушай меня, Ксения, ты сама без конца думаешь об этом, чего же ты тогда ожидаешь? Ты сама программируешь себя на кошмар, ты ждешь, ты боишься, и все это приходит, и ты просматриваешь свой собственный страх, как фильм ужасов. Ты могла неудобно лежать, на сердце, например, могла проснуться и действительно увидеть эту трещину. Все же остальное, весь кошмар – продукт твоего собственного творчества. Ты загонишь эту чушь так далеко, что потом будет трудно с ней расстаться. Поэтому не пугай меня и выкинь все это из головы. Ксюх, в среду я вернусь из Баку, мы уедем с тобой к морю, вдвоем, и все забудется! А об этом больше не думай. Хорошо?! Обещаешь?

Ксения пробовала улыбнуться, но получилось это довольно кисло.

Василий обнял ее:

– Эй, Ксюш! Ну, Ксюха, что за глупости! Я говорил с Марининым мужем. Да-да, с этим… с Краснопольским. Странный тип, но во многом он прав. Видимо, той ночью, на Бронной, мы с тобой здорово перепугались… Словом, мнение Краснопольского таково: хозяйка квартиры была сумасшедшая, ты это знаешь, она находится сейчас в клинике. Возможно, она думает, переживает о своей квартире, ведь это ее дом. И то, что мы видели, – наверное, следы ее переживаний, ее мыслей, видимо, очень концентрированных, усиленных сумасшествием. Своеобразная телепатия душевнобольного человека. Вопрос этот очень неясный, вообще о подобных вещах известно достаточно мало. Ты только пойми, все это, даже если Краснопольский прав, не материализация ее мыслей, а, как бы это сказать, своеобразная их интерпретация нашим сознанием. И то, что мы видели одну картинку, свидетельствует как раз в пользу нашей нормальности. Мы уловили сигнал, я уж не знаю, биоэнергетический или какой еще, и прочитали его совершенно одинаково. Поэтому странные не мы, а сам сигнал. И поэтому выкинь все из головы, потому что все в порядке. Возможно, в доме на Бронных и были домовые, но они остались там и не будут преследовать тебя вечно.

В воскресенье после обеда Василий уехал, а Ксения почувствовала, что не может оставаться в этом доме одна. Она поняла все, что ей говорил Василий и этому поверила; она верила Краснопольскому и Марине, и всем остальным и, наверное, даже знала, что все они правы, но еще она знала, что на самом деле все совсем не так. Страх не отпускал, и она не могла забыть историю о несчастном старике-горце и о семи поколениях и не могла оставаться одна. Она боялась этого дома, и она боялась своего сна. Она боялась, что все то, из сна, когда-нибудь не отпустит и станет ее реальностью. Она боялась мучительных пробуждений, когда уже не спишь, но еще и не бодрствуешь, и все это происходит, и так надо, чтобы кто-то вывел из оцепенения, но никого нет рядом и никто не знает, как ей тяжело в тот момент. И тогда Ксения почувствовала, как глубоко это в ней засело. Она посмотрела в зеркало и увидела свое усталое осунувшееся лицо, увидела, как под глазами снова образовались огромные синяки:

«Господи, ну за что?» – подумала она грустно.

Ксения сложила в сумку свои вещи и вышла на улицу. Она ехала в поезде вечернего метро, и в желтых окнах отражались лица, и Ксения видела, что этим людям легко и весело друг с другом и ни о чем таком они не думают.