"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Абрахам Дэниел М. Л. Н. Гановер

За дверью оказалась палата, небольшая, но светлая, в ней стояла одна койка, окно смотрело на крыши южного Лондона. Косые лучи солнца падали на койку косым ромбом, деля ее ровно пополам. Верхняя часть койки оставалась в тени, как и лицо человека, который на ней спал.

Воздух в палате был пропитан обычными больничными запахами – пахло лекарствами, йодом, антисептиками, – но все это перешибал иной запах, запах гари.

Китти затворила за собой дверь и на цыпочках подкралась к койке. Она посмотрела на Якоба и на глаза снова навернулись слезы.

Сперва она рассердилась на докторов за то, что ему сбрили все волосы. На фига было брить его наголо? Теперь тыщу лет не отрастет а ведь миссис Гирнек так гордилась его черными кудрями! Якоб выглядел так странно – особенно сейчас, когда на его лицо падали эти необычные тени… И только тут до Китти дошло, что это были не тени.

Там, где кожу Якоба защищали волосы, она сохранила свой обычный смугловатый цвет. А все остальное, от основания шеи до линии волос, было исчерчено вертикальными извилистыми полосами, черно-серыми, цвета пепла и горелого дерева. На лице у него не осталось ни единого участка, сохранившего прежний цвет, разве что чуть-чуть на том месте, где были брови. Брови ему действительно сбрили, и на их месте остались два узких коричневато-розовых полумесяца. Но губы, веки, мочки ушей остались обесцвеченными. Лицо Якоба походило теперь больше на какую-то африканскую маску, на личину для карнавального шествия, чем на лицо живого человека.

Грудь Якоба, накрытая больничным одеялом, судорожно вздымалась и опадала. Из губ вырывалось слабое, хриплое дыхание.

Китти коснулась руки, лежащей поверх одеяла. Кисти Якоба, которые он вскинул, чтобы защититься от дыма, были тоже исчерчены дымными полосами, как и лицо.

Ее прикосновение вызвало отклик: голова повернулась из стороны в сторону, синюшное лицо слегка скривилось. Серые губы разомкнулись и шевельнулись, словно пытаясь что-то сказать. Китти отвела руку, но наклонилась ближе:

– Якоб!

Его глаза распахнулись – так внезапно, что Китти невольно отшатнулась и больно ударилась об угол прикроватного столика. Она снова наклонилась вперед, хотя тут же поняла, что Якоб без сознания. Его глаза смотрели прямо перед собой, широко раскрытые и незрячие. На фоне черно-серой кожи они казались бледными и прозрачными, как два молочно-белых опала. Тут Китти пришло в голову, что он, возможно, ослеп.

Когда пришли доктора, которые привели мистера и миссис Гирнек, а вслед за ними прибежала причитающая мать Китти, они обнаружили, что девочка стоит на коленях у койки, сжимая руки Якоба и уронив голову на одеяло. Ее с большим трудом сумели оторвать от койки и увести прочь.

Дома Китти отделалась от встревоженных расспросов родителей и поднялась по лестнице на площадку между первым и вторым этажами. Она долго стояла перед зеркалом, глядя на себя, на свое нормальное, не обесцвеченное лицо. Она видела гладкую кожу, густые черные волосы, губы и брови, веснушки на руках, родинку на крыле носа. Все было как всегда, хотя этого просто не могло, не имело права быть.

Машина Закона – или того, что служило таковым, – медленно, со скрипом, но все же пришла в движение. Якоб все еще лежал без сознания на больничной койке, а полиция уже позвонила родителям Китти и сообщила, что к ним приедет следователь, чтобы снять показания. Родителей это чрезвычайно встревожило. Китти сдержанно, без преувеличений и добавлений, рассказала все, что ей было известно, и молодая женщина-полицейский тщательно все это записала.

– Мы надеемся, что никаких неприятностей из-за этого не будет, госпожа полицейский, – сказал отец Китти, когда разговор завершился.

– Только бы не было никаких неприятностей! – добавила мать. – Это главное.

– Будет проведено расследование, – сказала женщина, продолжая писать.

– Как вы его найдете? – спросила Китти. – Я не знаю его имени, а имя его… его твари я забыла.

– Его можно отыскать по машине. Если машина действительно так сильно пострадала, ее увезли в какую-нибудь мастерскую, чтобы починить. Мы найдем его и узнаем всю правду.

– Я уже рассказала всю правду, – сказала Китти.

– Только бы не было неприятностей, – повторил отец.

– С вами свяжутся, – сказала женщина и захлопнула свой блокнот.

Машина, «роллс-ройс» модели «сильвер трастер», нашлась быстро. Была установлена и личность владельца. Это оказался мистер Джулиус Тэллоу, волшебник, служивший в департаменте внутренних дел, под началом мистера Андервуда. Должность он занимал не особо высокую, но у него были хорошие связи и волосатая лапа где-то в верхах. Мистер Тэллоу как ни в чем не бывало признался, что да, это действительно он напустил Черную Молотилку на двух детей, игравших в Уондзуортском парке, – более того, он дал понять, что гордится этим деянием. Он мирно ехал себе мимо, как вдруг на него напали означенные личности. Они разбили ему ветровое стекло каким-то снарядом, в результате чего он утратил контроль над собой, затем подошли к нему, агрессивно размахивая длинными деревянными дубинками. В тех обстоятельствах он действовал исключительно в рамках самозащиты и нанес упреждающий удар, не дав им возможности напасть. Учитывая обстоятельства, он полагает, что действовал достаточно сдержанно.

– Но он же нагло врет, – возразила Китти. – Во-первых, мы были достаточно далеко от дороги – а если он утверждает, будто действовал в рамках самозащиты, как он объясняет то, что нас нашли на мосту? Вы его арестовали?

Женщина-полицейский, похоже, удивилась:

– Но это не так просто! Он же волшебник. Он отрицает ваши обвинения. Дело будет заслушано на Суде Справедливости в следующем месяце. Если ты желаешь и дальше добиваться своего, тебе следует явиться туда и самой предъявить обвинения мистеру Тэллоу.

– Ладно, – сказала Китти. – Жду не дождусь.

– Никуда она не явится, – сказал отец. – Она и так уже наделала дел.

Китти фыркнула, но промолчала. Ее родители испытывали ужас при одной мысли о том, чтобы вступать в конфликт с волшебниками, и крайне не одобряли того, что она осмелилась вторгнуться в запретный парк. После ее благополучного возвращения из больницы родители, казалось, куда больше сердились на нее, чем на Тэллоу, – и это положение дел внушало ей сильное негодование.

– Ну, вам решать, – сказала женщина-полицейский. – Протоколы-то я в суд все равно отправлю.

Примерно неделю или даже больше о состоянии Якоба почти никаких известий не было. Он по-прежнему лежал в больнице. Посещения были запрещены. Стремясь разузнать хоть что-нибудь, Китти наконец набралась смелости и, впервые со дня инцидента, отправилась к Гирнекам. Она шла по знакомой дорожке боязливо, не зная, как ее примут. Ее тяготило чувство вины.

Однако миссис Гирнек приняла ее достаточно вежливо – более того, она прижала Китти к своей обширной груди и крепко обняла, прежде чем впустить девочку в дом. Она провела ее на кухню, где, как всегда, висел густой и острый запах стряпни. Посреди стола – большой доски, положенной на козлы, – стояли миски с недорезанными овощами; вдоль стены тянулся большой дубовый кухонный шкаф с полками, заставленными кричащими расписными блюдами. На темных стенах висела разнообразная кухонная утварь. Бабушка Якоба сидела в своем высоком кресле у большого закопченного очага и помешивала длинной ложкой в кастрюле с супом. Все было как всегда, вплоть до последней знакомой трещинки на потолке.

Только Якоба не было.

Китти села за стол и взяла предложенную кружку крепкого, душистого чая. Миссис Гирнек, тяжело вздохнув, опустилась напротив, и стул под ней протестующе скрипнул. В течение нескольких минут она сидела молча – само по себе явление необычайное. Китти же чувствовала, что ей не к лицу начинать разговор первой. У печки бабушка Якоба по-прежнему помешивала дымящийся суп.