Дуглас Престон - Штурвал тьмы

Пендергаст и Констанс ехали бок о бок по узкой тропе, ведя в поводу черного пони, к спине которого был привязан длинный ящик, завернутый в парусину.

— Мы окажемся на месте еще до заката, — обронил Пендергаст, глядя на едва заметную тропу, вьющуюся вверх по открытому гранитному склону.

Некоторое время они ехали в молчании.

— Я нахожу любопытным, — вновь заговорил спецагент, — что Запад, настолько продвинутый во многих отношениях, все еще находится во тьме Средневековья, когда дело касается понимания глубин человеческого разума. Агозиен — превосходный пример того, насколько более продвинут Восток в этой области.

— У тебя есть какие-то соображения о том, как он может функционировать?

— На самом деле, по странному совпадению, я как раз прочел статью в «Тайме», которая может пролить на это некоторый свет. Статья о недавно открытом математическом объекте под названием «Е-восемь».

— «Е-восемь»?

— Да, «Е-восемь» открыла группа ученых Массачусетского технологического института. Суперкомпьютер, постоянно работая в течение четырех лет, должен был решить двести миллиардов уравнений, с тем чтобы вывести некий образ — надо сказать, весьма несовершенный, по общему признанию. Я был поражен его сходством с Агозиеном.

— Что же он собой представляет?

— Нечто довольно неопределенное. Чрезвычайно сложное изображение, состоящее из взаимосвязанных линий, точек и поверхностей, сфер внутри сфер. Оно занимает около двухсот пятидесяти математических измерений. Говорят, что «Е-восемь» самый симметричный из возможных объектов. Более того, физики считают, что «Е-восемь» может быть отображением глубокой внутренней структуры самой Вселенной — реально существующей геометрией пространственно-временного континуума. Трудно себе представить, что тысячу лет назад монахи в Индии каким-то образом открыли этот удивительный и уникальный образ и перенесли его на полотно.

— Пусть даже так, я все равно не понимаю. Как может простое созерцание чего-либо изменить разум?

— Точно не знаю. Геометрия этого образа каким-то образом активизирует нервную сеть мозга. Это создает резонанс, если угодно. Возможно, на глубинном уровне наш мозг сам отражает фундаментальную геометрию Вселенной. Агозиен — редкое пересечение неврологии, математики и мистицизма.

— Поразительно.

— В восточной философии и мистицизме существует много такого, что неповоротливому западному уму еще предстоит постичь. Но мы начинаем наверстывать упущенное. Ученые, такие как Харвард, к примеру, едва приступив к изучению воздействия тибетской медитативной практики на ум, к своему изумлению, обнаружили, что она действительно вызывает долговременные физические изменения в мозгу и теле.

Путники достигли переправы через Цангпо. Мелкая и широкая у брода, она весело скакала по галечному руслу воздух полнился веселым журчанием. Лошади опасливо ступили в стремительный поток, осторожно нащупывая дорогу.

— А дымный призрак? Этому тоже есть какое-то научное объяснение?

— Научное объяснение есть всему, Констанс. Не существует чудес или волшебства, — только научные знания, которые мы еще не открыли. Дымный призрак, так называемая тульпа, или мыслеформа — сущность, созданная путем интенсивной фокусировки воображения.

— Монахи обучали меня некоторым техникам создания тульпы и предостерегали от таящейся здесь опасности.

— Это крайне опасно. Данный феномен впервые описала французский исследователь Александра Давид-Неэль. Она изучала секреты создания тульпы не так далеко отсюда, возле тибетского озера Маносавар. Француженка упорно и энергично экспериментировала и, похоже, начала визуализировать пухлого жизнерадостного маленького монашка по имени брат Тук[52]. Поначалу монах существовал только в ее воображении, но постепенно начал жить собственной жизнью и время от времени делался виден, когда мелькал над лагерем и пугал спутников Давид-Неэль. Далее дела пошли хуже: Александра потеряла контроль над монахом, и тот начал видоизменяться в нечто высокое, сухощавое и гораздо более зловещее. Порождение фантазии вышло из-под контроля — точь-в-точь как наш дымный призрак. Исследовательница попыталась уничтожить его, но тульпа энергично сопротивлялась, и конечным результатом стало физическое единоборство, в котором Давид-Неэль едва не погибла. Тульпу на борту «Британии» создал наш друг Блэкберн — и она же его и убила.

— Значит, он был мастером, адептом?

— Да. В молодости путешествовал и изучал эти науки в Сиккиме. Он сразу же понял, что такое Агозиен и как его можно использовать — к большому несчастью для Джордана Эмброуза. То, что дело кончилось именно Блэкберном, отнюдь не простое совпадение. В передвижении этого предмета по миру нет ничего случайного. Можно сказать, что Агозиен старался выйти на Блэкберна, используя Эмброуза в качестве посредника. Блэкберн, с его миллиардами и смекалкой владельца интернет-компании, находился в идеальном положении для того, чтобы распространить образ Агозиена по всему земному шару.

Некоторое время путники ехали в молчании.

— Знаешь, — проговорила Констанс, — ты никогда не объяснял мне, каким образом тебе удалось натравить тульпу на капитана Мейсон.

Пендергаст ответил не сразу. Было совершенно очевидно, что это воспоминание для него до сих пор болезненно.

— Когда я высвободился из его волчьей хватки, то позволил сформироваться в сознании одному-единственному образу — образу Агозиена. В двух словах: я внедрил этот образ в тульпу и дал ей новый объект желания.

— Ты поменял ее цель.

— Именно. Когда тульпа нас покинула, она стала выискивать тех, кто зачарованным взором смотрел на Агозиен. А в случае Мейсон — и стремившихся к разрушению. И тульпа истребила обоих.

— А потом?

— Понятия не имею, куда она ушла. Если считать, что события совершили полный цикл и все вернулось на круги своя, возможно, она вернулась на тот самый план тонкого мира, с которого была вызвана. А может, просто растворилась со смертью своего создателя. Интересно услышать точку зрения монахов по этому поводу.

— То есть в конце концов она послужила во благо.

— Можно сказать и так, хотя сомневаюсь, что добро — та идея, которую она была способна понять или которой озаботиться.

— Тем не менее ты воспользовался ею, чтобы спасти «Британию».

— Верно. И в результате чувствую себя чуть менее подавленным по поводу того, что оказался не прав.

— Не прав? В чем?

— В том, что полагал, будто все убийства — дело рук одного и того же лица — пассажира. В действительности же Блэкберн виновен лишь в одном убийстве — на суше.