Райдо Витич - Флора и фауна

— Ок.

Бройслав поморщился: его сейчас все раздражало вообще, а «ок» в частности.

Он стремительно пересек холл, хлопнул ладонью по кнопке лифта, мазнув взглядом по лицам охранников, и шагнул в кабину.

— Хрянь дела, — заметил Иван, поглядывая на уходящую вверх кабину с растрепанным Орионом. Чуял, что увидит тот сейчас Лену и понесет его как черта в Вальпургиеву ночь — потом бы разгрести.

— Еще хуже, — порадовал Гарик присев рядом. — Ленка-то чего?

— Если его не успокоит — хана. Фейс разукрашен, два ножевых. Легкие, по мышцам, да хоть и царапины — ответ один.

— Н-да, а утро вроде славно начиналось, — протянул Гарик.

Энеску влетел на этаж как торпеда, пошел по комнатам, увидел Канн в оранжерее и начал жестами выспрашивать, что было. Тот так же жестами объяснил, и Бройслав в ярости впечатал кулак в косяк: бойцы, элита! Кой черт он держит их?!

Благодарю, что спас, — показал Канн.

Нет, это мой долг был, я его и заплатил, — ответил тот и вернулся к фезалии.

Бройслав постоял и пошел в спальню, скидывая на ходу пиджак. Скользнул в помещение и замер, глядя на Лену, что лежала на постели спиной к нему. Взгляд выцепил пластырь на предплечье, и губы дрогнули, по лицу судорогой боль и страх прошел. Бройслав шагнул к постели и сдернул простынь с девушки, чтобы убедиться, что цела и больше ран нет.

Я развернулась к нему, не понимая спросонья, что нужно, и взбрыкнула, рванув простынь на себя.

Бройслав увидел ранку на губе и красно-синий развод на скуле и вовсе потерялся. Откинул простынь на пол, схватил меня за ноги, рванул к себе. Я возмутилась и хотела залепить пощечину, но невольно скрючилась от резкой боли в боку. У Бройслов зрачки стали черными от ярости. Схватил за край атласной рубашки и разорвал, оголяя тело. Увидел еще один пластырь по ребрам и застонал, сжал меня в объятьях и уткнулся в плечо, рухнув рядом.

— Ненормальный, — прошипела я, но злости не было, скорей обида и страх, что вроде пережит уже, а вроде лишь отодвинут до этой минуты.

Мужчина накрыл ладонью мою щеку, провел пальцем по губам, поглядывая с сожаленьем и печалью. Она была невыносима для меня, и я оттолкнула Бройслава. Но разве с ним справишься? Зажал, гася сопротивление, и прошептал с обжигающей душу тоской:

— Не уходи…

Он словно шел в последний бой, словно уже терял меня и из всех сил цеплялся, чтобы удержать. Я никогда не видела, как мужчины плачут, а этот плакал, хоть глаза были сухими. И я сдалась, прижалась к нему, полезла под рубашку — нужно успокоить его, заверить, что все хорошо, я рядом с ним, его, живая, и, что скрывать, сама хотела в этом убедиться и успокоиться в его объятьях, потерять в них тревогу за него, пережитый страх, волнения уходящего дня, неимоверно длинного, как те столетия, что разделяли нас с Бройславом.

— Я люблю тебя, — шептала, задыхаясь от его безумных ласк, от поцелуев, что как угли жгли. И слышала в ответ:

— Леночка, родная, любимая моя.

Он как с цепи сорвался, как в первый и последний раз любил. Измял, исцеловал как сумасшедший.

Мне стало страшно от его безумной, безграничной любви, в которой он горел как Икар, и я с ним, не в силах ни расстаться, ни вразумить, ни отдалить.

Что с нами будет, если хоть на миг один из нас покинет раньше другого?

И лишь один ответ — я кану в тот же миг, и он сделает тоже.

Безумцы. Нам и другим, таким же опаленным огнем любви, пели серенады столетьями поэты, осуждали ханжи и моралисты, завидовали те, кого и бледной тенью это чудо не коснулось.

Ночь была тихой, темной. Бройслав крепко спал, спеленав меня руками и ногами — я еле выбралась. Постояла, поглядывая на него и пытаясь запомнить, как можно четче на тот случай, если встретиться больше в этой жизни не доведется.

`Прости, любимый, но я должна хоть что-то сделать для тебя'…

Провела пальцами по лицу, не касаясь и прихватив телефон, на цыпочках прошла в ванную, где успела спрятать необходимое и, переодевшись во все темное, нырнула в пустоту коридора. По лестнице вверх в обсерваторию, потом на крышу. Мой путь лежал прочь из владений моего мессира Оррика, любимого сердцу саблезубого тигра Бройслава Энеску, что превратил мою жизнь в сказку.

Я проделала тот же путь, что и нинзя: по крыше к проводам, по ним к воротам. Только так он мог попасть в гардеробную, только так я могла незаметно покинуть замок своего любимого.

Я легко спрыгнула за ограду и тенью метнулась к стоянке машин. Темно-синий Феррари понравился мне отсутствием сигнализации. Вскрыть дверцу не проблема, как не составит труда завести машину старым дедовским способом. Я склонилась над проводами, выжгла искру и хлопнулась на сиденье. Теперь бы по газам, но словно приведение в ночи явился Лесси. Свет фар высветил его фигуру и, только сбив этот монумент верности долгу и хозяйскому приказу, мне бы удалось уйти.

— Уйди ты, черт тебя дери! — рявкнула, приоткрыв дверцу.

Лесси лениво сунул в рот жвачку и подошел к машине, вальяжно сел рядом со мной и протянул мне пачку даблминт.

— Как ты меня вычислил? — озадачилась. Мужчина как всегда молчал, равнодушно разглядывая меня из-под насупленных бровей. И смех, и грех!

— Доппельгангер, блин! — в сердцах ругнулась. — Мне нужно съездить по делам. Одной, понимаешь?

Он кивнул и оттопырил полы кожаного пиджака, показывая свой боекомплект.

— Ясновидец!… Ладно, но чур, не мешать. Это моя проблема, понимаешь, Лесси? Я, а не Бройслав должна ее решить. Мне отвечать, а не ему.

Мужчина и бровью не повел, молчал, смотрел.

Я плюнула на разговоры — смысл объясняться со стеной? И нажала на газ. Машина плавно тронулась в путь. У выезда на прямую трассу до города я достала телефон и набрала номер Аббаса:

— Привет, мой котик!

Лесс хмуро на меня посмотрел, я скорчила ему зверскую рожицу: помолчи, а? И продолжила воркование:

— Нам есть о чем поговорить и что вспомнить, не так ли? Зачем нам вмешивать третьего, когда мы двое прекрасно ладим?… Ну, котик, я обиделась, ты не купил мне тот сапфир. Ты жадина… А Орион, нет, он не скупится, как ты… Исправишься?… Тогда лечу! Где мой котик встретит свою пантеру?… Нет, я еще не решила, мне нужно увидеть тебя и убедиться, что ты исправился… На мосту… Через двадцать минут. И учти, опоздаешь, будешь наказан. Серьезно наказан, котик.

И передернув плечами от омерзения, захлопнула телефон и выкинула его в окно.

— Не смотри на меня так! — прошипел Лесси. — Да, я не ангел, возможно сука, возможно, конченная стерва! Плевать мне, что ты думаешь! Да, что ты можешь думать? Чем, прости, Господи. Я не могу подставлять Бройслава, не могу и не хочу, понял?! Я в жизни никого не любила, смеялась над тупицами, что всерьез верили в любовь! А я жила расчетливо и жестко, и научилась выживать! И могу постоять не только за себя, но и за любимого! Аббас — кретин, увидишь, он притащится на мост. Я убью его, и все будут знать — это сделала я, а не Бройслав! А что с меня возьмешь? Ну, баба — дура. В крайнем случае любовница убила любовника, причем тут муж? Он не пострадает, его дела, жизнь. Я не хочу, чтобы из-за меня он все, себя включая, ставил на кон. Неправильно это. Я виновата — я отвечу!