Сергей Дубянский - Деревянный каземат

Ознакомительный фрагмент

– Добрый вечер, мама, – сказал он.

Сначала, вроде, шевельнулись ее губы, потом моргнули глаза и наконец разжав затекшие пальцы, она устроилась поудобнее в своем кресле, точно таком же, как у Вадима.

– Добрый вечер. Я думала, ты забыл обо мне.

– Я б с удовольствием забыл, но ты знаешь, что, к сожалению, это невозможно.

– Наверное, я не всегда бываю к тебе справедлива, но пойми меня – это ведь Костик оправдал мои надежды.

– А я, значит, не оправдал? – возмутился Вадим, – я содержу твоего Костика…

– В тебе говорит ревность, – перебила мать, – конечно, ведь Костик – человек творческий… кстати, как он? Что пишет?

– Понятия не имею! Его нет уже третьи сутки, а не тебе рассказывать, как он уходит в загул! Да без меня он с голода сдохнет!.. – в голосе послышалась обида, как у ребенка, которому необходимо немедленно подтвердить, что он самый лучший, погладить по голове, но женщина смотрела с портрета равнодушно, как и прежде, – три года назад нарисовал сраный портрет и сразу «оправдал надежды»! Рембрандт хренов! А я…

– Тебе не нравится твоя работа? – Вадиму показалось, что портрет усмехнулся, – любой мужчина был бы счастлив работать в такой обстановке.

– Ладно, мам, опять все с начала, – Вадим махнул рукой. Подобный разговор возникал не впервые, и всякий раз мать упрямо защищала Костю, не желая признавать заслуг старшего сына; ни прошлых, ни настоящих. Наверное, Вадим пытался выплеснуть на портрет свои копившиеся с детства обиды, потому и держал его в своей комнате; ему казалось, что нынешняя солидная жизнь должна доказать матери, насколько он выше безалаберного брата. Она должна видеть это, пусть даже из своего небытия!.. Но ничего не получалось.

Взгляд женщины замер, а руки спокойно улеглись на коленях. Вадим открыл глаза (или все произошло в обратном порядке?..), поднялся с кресла и вдруг почувствовал усталость. С работы он всегда возвращался более бодрым, но, видимо, один вид матери вносил состояние дискомфорта. …Ничего, все равно я отомщу ей – я буду ежедневно, ежечасно повторять дурацкому портрету, кто здесь главный, а Костя в этой жизни – никто!.. Повторять до тех пор, пока не смогу убедить… кого?.. Не кусок холста же… Скорее всего, самого себя…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Подавленные ослепительно белым солнцем, люди изнывали от зноя; раскаленные автобусы ползли понуро, словно понимая, что никогда не вырвутся из этого ада; зато легковушки весело пыхтели у светофора, спеша сорваться с места и унестись туда, где ветерок колышет пожухшую траву и морщит сверкающее зеркало реки. Какая прекрасная иллюзия, когда душная и липкая жара лишь дразнила эфемерной возможностью ночного дождя…

– Сколько времени? – Игорь нервно затянулся сигаретой.

– Без пятнадцати, – Иван взглянул на часы.

– И где этот козел?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Да нет, – Игорь усмехнулся, – вопрос риторический. Но за пятнадцать минут картины мы не успеем развесить.

– Не волнуйся, к пяти все равно никто не придет.

– Из отдела культуры могут и опоздать, но телевизионщики всегда являются вовремя.

– Вон! – Иван указал пальцем в сторону остановки, откуда рассекая толпу, спешившую влиться в искусственную прохладу супермаркета, двигалась желтая рубашка.

– Мог бы одеться поприличнее, – недовольно пробормотал Игорь, – не каждый день открываешь свою выставку.

– Откуда у него приличное? – Иван рассмеялся весело, так как появление Кости снимало все проблемы.

– Скажите, а сегодня тут что? Говорят, открытие выставки? – хозяин желтой рубашки – худощавый, с собранными в «хвост» волосами, остановился, не совсем трезво покачиваясь и глядя на собратьев по творчеству с бесхитростной улыбкой.

– Кость, – Иван посмотрел на него укоризненно, – после открытия будет фуршет. Неужели трудно подождать? Ты ж опять упадешь, а я больше таскать тебя не буду.

– Почему? – Костя удивленно моргнул, – я худой и легкий. А то, что эти, власть имущие, увидят… мне-то какое дело? Главное, не то, как я выгляжу, а то, как пишу.

– С тобой бесполезно разговаривать. Пошли, развесим работы, – Игорь выбросил окурок и открыл массивную коричневую дверь, ведшую в царство сумрака и прохлады.

Свет в холле не горел, поэтому множество полотен, занимавших стены от пола до самого потолка, казались одним мрачноватым пятном; и это было правильно – здесь размещалась постоянная выставка-продажа, которая б только отвлекала от главного; от того, что находилось дальше – в просторном светлом зале с колоннами, куда вела гостеприимно распахнутая стеклянная дверь. Там открывался мир фантастических цветосочетаний и причудливых орнаментов, по прихоти авторов зачем-то получивших совершенно конкретные названия. Например, «Война миров», хотя с таким же успехом картину можно было б окрестить «Дружба народов»…

– Эффектно, – произнес Костя, останавливаясь на пороге, – могли б и мои развесить – у вас классно получается.

– Откуда мы знаем твое видение экспозиции?

– Какое, к черту, видение? В рядок, все в рядок…

Костя наклонился к стопе холстов, лежавших в углу. Подняв верхний, он не глядя направился к свободной стене с торчащими из нее аккуратными крюками; приладил картину, очень приблизительно выровняв вертикаль, и отошел.

– Пусть здесь у нас будет «Ночной город».

По черному фону, местами переходившему в темно-лиловый, тянулись вереницы смазанных огоньков, подразумевавших отражавшийся в воде мост; кое-где возникали сполохи автомобильных фар, и все. В сравнении с буйством красок, струившимся с других стен, картина выглядела входом в пещеру, загадочную и непредсказуемую.

– Все-таки у Константина интересные работы, – произнес Иван шепотом, наклоняясь к Игорю.

– Ну да, – согласился тот нехотя, – есть, типа, колорит.

По мере того, как стена заполнялась, вход в мрачный мир делался все шире. Темное пространство расползалось, вытесняя свет со своей территории, и лишь странные цветовые иллюзии, замершие в затейливых пятнах и линиях, говорили, что в темноте все-таки существует жизнь, правда, невидимая и непонятная.

– Вот, и все дела, – Костя стоял на самом верху шаткой лестницы, – а вы переживали. Материли, небось, меня… – он пристроил на крюк последнюю картину и быстро спустившись, вытер пот, – нет, нельзя с похмелья так лазить.

– До тебя только дошло?.. – Игорь обернулся, вдруг услышав возглас Ивана, то ли удивленный, то ли восторженный.

– С ума сойти!.. Это чего за вещь?

– Недавно закончил, – ответил Костя скромно, – ничего, да?

С черного прямоугольника смотрели два огня; именно смотрели, но даже не это завораживало – в черноте проступало нечто еще более черное. Оно не имело конкретных очертаний, но почему-то сразу ясно представлялось лицо. Иван никак не мог найти ракурс, чтоб разглядеть, делая шаг, то вправо, то влево, периодически склоняя голову и наконец выдал резюме: