Елена Усачева - Большая книга ужасов – 65 (сборник)

Ознакомительный фрагмент

– Маша! Вы зачем туда полезли? – спросила бабушка.

Передо мной как картинку опустили: сведенные бровки Юлечки… хохот… черный провал рта. Не буду вспоминать! Не хочу!

– Баб! А нам ничего прополоть не надо? – сменила я тему. – Или картошку выкопать? Давай уже, а?

Бабушка вышла из комнаты. Нет, не уговорите. Больше я об этом ни слова не скажу. Хватит с меня падений крыш.

Бабушка вернулась с миской и пакетом гречки:

– На, перебери. Крупеник сделаю. У меня там еще творог остался.

Было в этом что-то от Золушки. Перебрать крупу, прополоть грядки, подмести дорожку, посадить семь розовых кустов и познать самое себя. С самой собой была самая путаница.

Бабушка села. Стала смотреть. Как можно что-то делать под таким взглядом? Но я сжала зубы, отодвинула чашку и рассыпала по скатерти крупу.

– Куда чистую класть?

Бабушка снова встала. Когда она повернулась спиной, я успела мысленно выдохнуть. Шума из-за нас ночью было много. Полдеревни сбежалось. Я‑то сама вылезла, а вот Вичку пришлось откапывать. Я поначалу нашла только ее тапок и страшно перепугалась. Это ведь все из-за меня.

Я разровняла крупу, чтобы удобней было выбирать чернушки. Рука трясется. Еще она вся в царапинах. Одна нехорошо набухла. Грязь, видать, попала. Надо было перекисью обработать. Но мне ночью было не до этого.

– На!

Бабушка протянула мне металлическую кастрюлю. Я пристроила ее на коленях. Холодная, но я в наказание потерпела чуть, ожидая, когда она согреется.

Подняла глаза к крупе – и тут же про все забыла. По коричневым зернам, словно кто пальцем провел. Получились буквы. «П», «Р»… в конце «Т».

Я смешала гречку. Так. Спокойно.

– Ну, что еще?

Бабушка не уходила. Бабушка следила за мной.

– Вот эта Юля… ну которая на камне… Она кто?

– Что ты себе голову забиваешь всякой ерундой!

Ерунда, ерунда, а несколько дней – то в церковь, то из церкви.

– Сиди, я тебя святой водой умою.

Бабушка пошла по комнате. Но не к серванту, где сверху, рядом с иконами, у нее стояла батарея из бутылок со святой водой, а как-то кругом, внимательно глядя на стены.

– И надо углы обмести, – бормотала она. – Как она этот сглаз-то в дом пронесла? Ведь на порог не ступала.

Понятно, о ком она, но я решила надавить:

– Юля?

Бабушка остановилась, стала обрывать завядшие цветы фиалки, что стояла на подоконнике. Рвала, рвала, все обчистила, до листьев добралась. Они толстые, мясистые, ломались с нехорошим треском.

– Права Шурка, права, на Соловки надо ехать. Что там твои родители думают? – Бабушка задавала вопросы, но не поворачивалась, так с фиалкой и разговаривала. – Хотя что они понимают? Не верят. Сомневаются. Думают, это так просто пройдет. Сама с тобой поеду. Лидку позову, пускай за курами смотрит и огород поливает. А мы поедем. Шурку бы с собой взять. Ей по святым местам хорошо было бы. – Бабушка резко повернулась и пошла к комоду, запуталась в юбке, тихо чертыхнулась, дернула верхний ящик. – Где-то у меня тут…

Бабушка копалась в комоде, а я с остервенением начала перебирать гречку. Во-первых, крупеник – это очень вкусно, особенно в исполнении бабушки. Во-вторых, надоело – в моем возрасте я уже могу сама решать, куда идти и с кем! Поэтому нечего мне тут дружбу свою предлагать. Я на нее не соглашалась. Мне Вички хватает. Так что Юлечка может идти строем башкой о ближайшую стенку.

– О! Смотри! Опять Шульпяков. А чего это он с молоком? Уже двенадцать?

Все-таки он грохнулся. А нечего тут ковбоя из себя изображать. По себе знаю – держать банку молока в руке, когда едешь на велике – это пересчитывать кочки и все равно упасть.

Нет, я не побежала спасать принца. Он больше облился, чем разбился. Шею выворачивал так, словно надеялся, что к нему из окна «скорая помощь» вылетит.

Перед моим носом что-то промелькнуло, и я вздрогнула.

– На-ко, надень.

Бабушка заделалась в спайдермены и научилась мгновенно перемещаться в пространстве. Сейчас она стояла передо мной и протягивала руку. С пальцев на шнурке свисал крестик. Фигурный, небольшой, тускло-серый. Не серебро. Олово, наверное. В одном месте заметно углубление, словно гвоздем ткнули. Или другим чем железным.

– Это твой. Крестильный. Ты родилась, а летом тебя уже сюда привезли, и мы в Троицкую церковь пошли. Крестили. Как раз у отца Владимира.

У бабушки нехорошо задрожали губы, поэтому я поспешила крестик забрать. Он холодной каплей упал в ладонь. Совершенно не помню этого крестика. Мне цепочки носить не нравится. Не люблю, когда что-то болтается на шее.

Но бабушка смотрела, ждала, что стану делать. С крестиком, по ее мнению, должно было сразу произойти чудо. Раз уж после всех наших походов чуда не случилось.

Я кашлянула и поднялась.

– Спасибо! – показала крестик и тут же спрятала его в карман. – Пойду посмотрю, что там с Шульпяковым. Кажется, он решил рыть канаву под забором.

– И собирайся, – крикнула мне в спину бабушка. – Как билеты купим, поедем. Сейчас буду твоим родителям звонить. Они там у себя в городе по Интернету все быстро сделают. И крест! Крест надень!

Она еще что-то говорила, а я уже бежала через кухню и террасу на крыльцо.

Шульпяков – это, конечно, кадр. Он сидел на земле, изучая остатки молока в банке. Не много там осталось. Зато все остальное живописно стекало с его головы, как будто он этой банкой жонглировал.

– У Вички был? – спросила я и уселась на крыльце – ступеньки у нас высокие, широкие, на них хорошо сидеть.

– Дала бы вытереться, – хмуро отозвался Шульпяков, облизав губы.

Очень удобно – умылся, заодно и попил. Смотреть на него было одно удовольствие.

– Иди за угол, там рукомойник около калитки в огород.

– Ага, и собака.

Шарик демонстративно загремел цепью. Никакая это была не собака, а самая настоящая лошадь. Ризен. Здоровый. Когда встает на задние лапы, то глаза наши оказываются на одном уровне.

Ехал Шульпяков, конечно, сюда не за тем, чтобы умываться, и даже падал не для того, чтобы потом в слезах бежать домой. Поэтому про чистые руки он сразу забыл, про вывернутый руль тоже. Подтащил свой драндулет к ступенькам и доверительно заглянул мне в лицо:

– А чего вы в доме-то? Увидели кого? Ну когда все упало?

Встала. Захотелось пнуть шульпяковский драндулет и послать хозяина куда подальше.

– Вызывали дух местного деда, – очень серьезно начала я. – А из зеркала ты идешь. Мы перепугались и давай по стенам стучать.

Я говорила и смотрела на реакцию Шульпякова. Как-то он погрустнел под своим молоком.

– Не было там никакого деда. Там тетка жила. Ее родичи к себе забрали, а дом забросили. Не знала, что ли?

Сказал и облизнулся.

Ага, тетка, так я и поверила. По вещам видно, что мужик жил. Даже если тетка – что же она уехала и вещи оставила? Диваны там, трюмо, посуду. Заварники хорошие. Могла бы взять на память.