Моррис Уэст - Адвокат дьявола

Мередит хохотнул, очарованный добродушным юмором епископа. Тот пристально посмотрел на него.

– Вы удивлены, монсеньор?

– Это приятное удивление, – ответил Мередит. – Я ожидал увидеть нечто другое.

– Барокко Бурбонов? Бархат, парчу и золоченых херувимов с облупленными спинами?

– Да, что-то в этом роде.

Епископ остановил машину перед лепным портиком виллы, но остался сидеть за рулем, глядя на вершины деревьев, посеребрённые лунным светом.

– Этого на юге более чем достаточно, – тихо проговорил он. – Формализм, феодальные отношения, консерваторы, старики, цепляющиеся за прошлое, потому что не готовы к настоящему. Нищета и невежество представляются им крестом, который суждено нести до конца дней, но не болезнью, подлежащей лечению. Они уверены: с ростом числа священников, монахов, монахинь мир станет лучше. Я с этим не согласен. Пусть церквей станет меньше, лишь бы в них ходило больше людей.

– Святых тоже многовато? – вкрадчиво спросил Мередит.

Епископ резко повернулся к нему, затем неожиданно рассмеялся.

– Слава Богу, у нас есть англичане! В таких ситуациях чужеземный скептицизм может принести нам немало пользы. Вам кажется странным, что такой человек, как я, взялся за дело Джакомо Нероне?

– Честно говоря, да.

– Давайте оставим эту тему до фруктов и сыра, – предложил епископ.

Слуга открыл дверцу автомобиля и ввел их в дом.

– Обед через тридцать минут, – объявил епископ. – Надеюсь, комната вам понравится. Окна выходят на долину, и утром вы сможете увидеть, чего мы тут добились.

Он откланялся, и слуга проводил Мередита на второй этаж, в просторную комнату для гостей. Высокие стеклянные двери открывались на узкий балкон. Скромная современная мебель. В углу над аналоем – деревянное распятие. На полке – французские, английские, итальянские книги. Еще одна дверь вела в ванную, с туалетом и душем.

Приняв душ и переодевшись, Мередит почувствовал, как уходит усталость. Даже ноющая боль в животе стихла, и он уже с нетерпением ждал новой встречи с епископом.

Хозяин не пытался удивить гостя изысканностью трапезы: овощной суп, макароны, жареный цыпленок, фрукты, сыр местного изготовления, зато вино – с виноградников севера. Простая, вкусная еда, превосходно вышколенные слуги. Правда, на главную тему разговор перешел задолго до того, как принесли фрукты.

– Перед самым вашим приездом, мой дорогой Мередит, я уже начал подумывать, а не допустил ли я ошибку.

– Ошибку?

– Да, обратившись в Рим за помощью. Как вы понимаете, этим я нанес определенный урон автономии епархии.

– Вам это дорого стоило?

Епископ кивнул:

– Могло стоить. На реформаторов всегда косятся, особенно здесь, на юге. Добившись успеха, они становятся живым укором более консервативным коллегам, потерпев неудачу – предостережением на будущее. Они, мол, хотели слишком многого и слишком быстро. Поэтому я предпочитаю делать все сам и никого не посвящать в свои планы… Предоставляю право первого хода моим оппонентам.

– У вас их много?

– Хватает. Земледельцы меня не любят, а их влияние в Риме весьма велико. Духовенство считает, что я слишком суров в вопросах морали и безразличен к местным традициям. Моя епархия – вотчина монархистов. Я же отношу себя к умеренным демократам. Политики не доверяют мне, потому что в проповедях я утверждаю: партия менее важна, чем человек, который ее представляет. Они дают обещания. Я требую, чтобы они выполнялись. В противном случае – протестую.

– Вас поддерживают в Риме?

Тонкие губы епископа разошлись в улыбке:

– Вы знаете Рим лучше меня, мой друг. Они ждут результатов, а в такой провинции, как Калабрия, результаты моей политики могут не проявиться и через десять лет. Если успех будет на моей стороне – прекрасно. Если я проиграю, они покачают головами, как бы говоря, что иного и не ждали. Поэтому я предпочитаю держать Рим в неведении. Чем меньше там знают, тем лучше для меня.

– Зачем же вы написали кардиналу Маротте? Почему попросили прислать из Рима постулатора и защитника веры?

Епископ поиграл бокалом вина, наблюдая за бликами света, прошедшего через рубиновую жидкость, на белоснежной скатерти.

– Потому что оказался на незнакомой территории. Я понимаю добро, но не знаком со святостью. Я верю в мистицизм, но не встречался с мистиками. Я – северянин, прагматик по натуре и образу мышления. Я верю в чудеса, но не ожидал, что кто-то будет творить их у моего порога. Поэтому я и обратился в Конгрегацию ритуалов, – Аурелио широко улыбнулся. – Вы же специалисты в подобных делах.

– Это единственная причина?

– Вы говорите со мной, как инквизитор, – добродушно заметил епископ. – Вы можете назвать другую?

– Политика, – сухо ответил Мередит. – Предвыборная кампания.

К его удивлению, епископ откинул голову и расхохотался.

– Так вот в чем дело! А я-то гадал, почему его преосвященство оказался таким сговорчивым. Недоумевал, почему он послал англичанина, а не итальянца. Какой же он умница! К сожалению, он ошибся. – Смех замер, епископ снова стал серьезным. Поставил бокал на скатерть, взмахнул руками. – Он ошибся, Мередит. В Риме такое случается. Глупые становятся там еще глупее, а умные, вроде Маротты, так умнеют, что перестают понимать простых смертных. Это дело заинтересовало меня по двум причинам. Первая проста и строго официальна. Возник стихийный культ. Я обязан провести расследование, чтобы одобрить его или запретить. Со второй все сложнее. В Риме меня бы не поняли.

– Маротта мог бы понять, – тихо ответил Мередит. – И я, наверное, тоже.

– Почему вы двое должны отличаться от остальных?

– Потому что Маротта – мудрый гуманист. А я… я умру от карциномы в ближайшие двенадцать месяцев.

Аурелио, епископ Валенты, пристально вгляделся в бледное, иссушенное лицо гостя.

– А я-то думал, что с вами такое, – заговорил он после долгого молчания. – Теперь начинаю понимать. Хорошо, постараюсь объясниться. Я убежден, что церковь в этой стране нуждается в реформах. У нас слишком много святых, но недостает святости, перебор культов, но мало учителей, полно чудотворных икон, но не хватает врачей, несметное число храмов, но прискорбно малое количество школ. У нас три миллиона безработных мужчин и три миллиона проституток. Мы контролируем правительство через христианских демократов и банк Ватикана, поддерживая сложившееся положение, когда одна половина страны процветает, а другая живет в ужасающей нищете. Наше духовенство малообразовано, однако мы поносим антиклерикалов и коммунистов. О дереве судят по его плодам, и я уверен лучше предложить новую экономическую политику, ведущую к социальной справедливости, чем новый атрибут Святой девы. Первое – необходимое приложение норм морали, второе – всего лишь подтверждение традиционных верований. Мы, священники, больше печемся о наших правах по конкордату[5], чем правах народа, естественных и открытых сердцу божьему… Мои слова поразили вас, монсеньор?