"Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич

— Что скажете, милорд, о моем предложении?

— Я это… вообще, я пока не думал… — начал Мартин и осекся, заметив, что вопрос был адресован не ему.

Флеминг обращался к Виттору Шейланду, будто тот целиком властвовал над младшим братом. И Виттор принял это как должное:

— Граф Бенедикт, такой выбор делает вам честь. Мартин — прекрасный человек, у него добрая душа и храброе сердце. А с вашей дочерью я, к печали моей, не знаком, но верю, что она воспитана в самых благородных традициях.

— Так и есть, — без лишней скромности признал Флеминг.

— Дайте же время осмыслить ваше предложение и, вполне возможно, я отвечу согласием.

— Благодарю, милорд.

— Эй, что такое, ну! — вскричал Мартин. — Меня бы тоже недурно спросить!

Игнорируя его, Виттор сказал Флемингу:

— И не забудьте, граф: вы обещали выдвинуть из Беломорья батальон, чтобы установить блокаду вокруг Первой Зимы.

— Мой собственный сын займется этим.

Виттор пожал руку Флемингу и отпустил его, а затем повернулся к брату:

— Марти, мы оба знаем о тебе то, чего графу Флемингу знать не нужно. На тебя всякое находит.

Мартин задохнулся от гнева:

— Находит?! Находит, тьма сожри?! Вит, я не безумец! Даже Иона сегодня сказала…

— Ты точно безумец, если слушаешь Иону. Флеминг прав: тебе нужна жена. Остепенишься, поумнеешь, а если нет, то будет кому присмотреть за тобой.

— Присмотреть?! Я что, глупый ребенок? Я воин, ну! Носитель Перста, стрелок, охотник!

— Да, да, ты молодец. А теперь подумай, как хорошо быть женатым. Слышал, что сказал граф: милая, добрая, покорная. Ты же такую и хочешь, чтобы пятки лизала.

— Ну, да, но не эту… Я ее даже не знаю. Я другую того… люблю, как бы.

— Кого же, позволь узнать?

— Л… Лауру.

Виттор усмехнулся. Виттор снова потрепал щеку брата, и тот гневно оттолкнул:

— Что смешного?!

— Л-Л-Лаура сожрет тебя с потрохами. Это хитрющая агатовская тварь, похлеще всякой Ионы. Галлард взял ее в заложницы — и сам не заметил, как очутился у алтаря. Она оседлала приарха, будто пони. А из тебя сделает комнатную собачку.

— Да ну… Быть не может…

— Марти, младенец ты наивный, научись уже видеть людей!

От злости и стыда Мартин покрылся пунцовыми пятнами. Джоакину тоже стало не по себе, но он счел разумным согласиться с графом:

— Да, милорд, ваша правда.

— Конечно, моя. Кстати, кто из вас выбрал Гвенду?

— Виноват… я, милорд.

— Почему ты? Я же поручил брату.

— Он э… был немного занят.

— Ага, ковырянием в носу. Мартин настолько слеп, что не смог даже выбрать няньку, вот и поручил тебе. А ты хорошо справился, Гвенда мне по душе. Любит детишек, как родных.

— Вит… — просипел Мартин.

— Что — Вит?

— Иона сказала…

— Да боги святые! Она же гавкает по-собачьи. Ты научился понимать лай?

Мартин откашлялся.

— Она сказала, ты мне совсем не доверяешь. Я столько лет искал бессмертие неправильно — а ты не подсказал, как надо.

— Баран. Я знать не знал, что ты там ищешь!

— А я не знал, что ищешь ты. И это, ну… обидно.

— Уфф. Иди поешь, выпей вина, успокой нервы. Сир Джоакин, пригляди за ним. Потянется к Лауре — бей по рукам.

Армия Избранного пировала везде.

Пировала в Уэймаре, празднуя воскрешение графа Шейланда, и продолжала на пышных похоронах Галларда Альмера. Покойный приарх получил титул великомученика и почетное прозвище. Избранный выделил участок для собора святого Галларда Предтечи — и увел армию пировать в южный Нортвуд.

Тамошние жители встретили его с опаской: по всей империи шли жуткие слухи о Перстах и Мече Богов. Но Избранный пленял сердца. Он был весел и добр, усыновлял детишек и холил, как своих. По просьбе людей исчезал и возникал, повторяя в малом масштабе чудо своего воскрешения. А кроме того, давал пиры.

В Вудсе он накормил все население города. Вдоль целой главной улицы выстроились столы, запах гуляша достиг соседних деревень. В Магриде Избранный купил четыре баржи, полные рыбы, и угостил всех, от бургомистра до котов. А уж как питались его воины — это надолго войдет в нортвудские легенды. Рыцари состязались: кто кого переест. Так набивали животы, что не могли подняться, и сквайры силком утаскивали их из-за стола. Закатники, и прежде-то любившие пожрать, теперь жевали днями напролет. Наполняли снедью переметные сумки и на марше запускали туда руку. Шаваны Пауля, непривычные к северной пище, мучились несварением… А встречные нортвудцы лопались от зависти: эх, нам бы такого сеньора! Избранный утешал их: я-то теперь и буду ваш сеньор.

Бирбис и Лисий Дол встретили его раскрытыми объятиями. Слухи о чудотворце опережали ход его полков. Сияя неземными доспехами, Избранный восходил на щитовое место и говорил свою любимую речь: как он сумел достичь успеха — а значит, сможет любой, кто искренне верит. Называл всех друзьями или братьями, играл с детьми, обещал сделать весь мир единою семьей. И, конечно, пировал.

Застолье в Бирбисе вошло в историю, поскольку тамошний епископ умер от обжорства. Без шуток, прямо за столом. Говорят, он еще вдох-другой после смерти продолжал жевать. А в Лисьем Доле трапеза вышла скомканной: армия Избранного спешила на битву с кайрами. Зато какой пир закатил граф Шейланд после победы!.. Целый акр леса срубили на дрова, зарезали двести свиней и пятьсот овец. Никто не смог уйти от стола — воины уползали на карачках или засыпали на месте. Запах манил из леса хищников, звери являлись прямо к столу, и пьяные люди совали им в зубы мясистые кости…

Но в Ориджине все изменилось. Большинство замков оказались пусты, так же как хутора и деревни. Избранный больше не мог грабить, а поставки из Нортвуда не поспевали за армией. Солдаты начали затягивать пояса, и, сказать по правде, это радовало Джоакина. Пиры в Нортвуде были хороши, но здесь, в древнем Ориджине, душа просила чего-то более великого, чем обжорство. Во дворе очередного захваченного замка воины обгладывали бараньи ребрышки, офицеры запивали красным вином пахучий сыр. Избранный смотрел, как кушают дети, и приговаривал:

— Друзья мои, все мы — одна семья!

Джоакин уронил ладонь на бедро Хаш Эйлиш и заметил, как оно округлилось. Помнится, раньше торчали кости, Мартин обзывал ее мумией, но теперь стало совсем иначе. Джо провел рукой по телу любовницы, огладил живот и грудь — всюду ощутил приятную мягкость. Даже запястья Эйлиш как будто поправились, браслет из дохлой мыши грозил вот-вот порваться.

Тогда Джоакин глянул на собственное брюшко: оно стало весьма рельефным, рыцарский герб вальяжно разлегся на этом холме.

— Гм.

Тоска зашевелилась в душе путевца. Сытость глушила мысли, не давая осознать причину тоски. Как-то все надоело, что ли.

— Вы приуныли, славный рыцарь? — Эйлиш приласкалась к нему, будто кошка.

— Душа просит чего-то…

— Моя тоже. Не пойти ли нам в постель?

— Да не об этом я… Мы много едим и мало сражаемся. Разве так добывают славу?

Эйлиш погладила пальцем герб на его груди.

— Вы свою уже добыли. Можно и отдохнуть.

— Не знаю… Мы идем по Ориджину, понимаешь? Это же легенда, а не земля! Я думал, все будет героически… Но мы только едим, а эти мрут без боя.

Она облизала пальцы.

— Я поняла, сир Джоакин: ваше сердце поэта требует романтики. Приглашаю вас на прогулку вокруг замка.

Он поморщился:

— Там всюду мертвецы.

— Уже нет, альмерцы их похоронили. Идемте же, будет красиво! Звезда в небе, горы вдали!

Джоакин дал себя уговорить. Предупредил Мартина об отлучке, тот лишь угукнул в ответ — так был увлечен беседой с леди Лаурой. Граф, конечно, не велел — ну и пусть. Виттор Шейланд очень умен, но здесь он точно ошибся: леди Лаура — чудесная девушка. Джоакин благородно пожелал Мартину удачи и ушел гулять.

Закатница оказалась права: красиво было. Луна и Звезда серебрили холмы, перистые облака украшали небо сказочными мазками. Бескрайняя даль открывалась глазу, лишь на горизонте взор упирался в черные клыки вершин. Джо высказал то, что лежало на душе: