Гоблин – император - Эддисон Кэтрин

— Просто я очень сильно любил мою маму, — извиняясь, ответил Майя.

— А я стараюсь не утратить сострадания к моей, — криво усмехнулся Идра.

— Тогда я не… я подумал, что не моя вина, что она так сильно возненавидела меня.

— Нет, — ответил Идра с внезапной яростью. — Она будет ненавидеть любого, кто встанет между ней и тем, что она считает правильным положением вещей.

— Чтобы быть Императрицей?

— Нет. За это тебя уже ненавидит Сору. — Идра поморщился. — Прости. Это звучит ужасно.

— Тем не менее, это правда, — сказал Майя. — Я это понял, как только увидел ее в первый раз.

— Мать не огорчалась из-за этого, хотя я не утверждаю, что ей не понравилось бы быть Императрицей Шевеан. Но нет. Она считает, что имеет законное право быть матерью Императора.

— Тогда она все же заботилась о тебе. Я так подумал.

— Нет, — снова возразил Идра. — Не совсем так. Дело не во мне. — Он колебался. — Я никогда и никому не говорил об этом, даже отцу, хотя именно он помог мне понять звериную сущность ее свирепости — ведь зверь не может совладать со своим голодом — а мы с Ино и Миреан не могли утолить ее голод. Но он любил ее, и я не хотел его расстраивать.

— Конечно, нет, — согласился Майя.

Идра ответил ему благодарной улыбкой.

— Но может быть, скажи мне, если я ошибаюсь, но мне кажется, мать не очень волнуют люди, как таковые. Она никогда не видела в тебе человека, просто какую-то ошибку. И когда я говорю, что она хотела быть матерью Императора, я не имею в виду, что она желала видеть Императором именно меня. Она хотела, чтобы ее сын был Императором. И она всегда очень сердилась на людей, которые не соглашались играть роли, которые она им отводила. Наверное, поэтому она всегда окружала себя людьми, вроде Осмин Бажевин.

— И не мне следовало стать Императором.

— Да. И ты не отрекся от престола. Позже я вспомнил, что она сказала, когда узнала, что ты явился ко двору. Что ты должен отречься от престола. Я думаю, она действительно верила в это.

— Значит, она возненавидела меня, потому что я не отрекся. — Эта догадка имела смысл, и ему даже стало лучше.

Это значило, что на самом деле он ничего не смог бы изменить.

— Да. И потому, что ты сделал то, чего не хотел Варенечибел. — Идра поспешно добавил: — Я не осуждаю тебя!

И Майя осознал, что вздрогнул, потому что вспомнил Шуливара.

— Нет, я понимаю… — Он поколебался, а затем предложил частичную правду: — Я понимаю, что по сравнению с ним выгляжу… довольно непрезентабельно.

Идра застенчиво предложил в ответ собственное признание:

— Я надеюсь, что у тебя скоро родится сын. Потому что я не хочу быть Императором.

— Понимаю, — сказал Майя.

Они улыбнулись друг другу, связанные единым чувством ответственности, бремени которой ни один из них не желал, но и не мог избежать.

Майя размышлял об этом, а так же думал о Ведеро, которая сдержала свое обещание и пригласила его вместе с ней наблюдать затмение. Телескоп был установлен на крыше ее покоев, и добраться к нему можно было только через люк по лестнице, которая представляла из себя не что иное, как цепочку вмонтированных в стену металлических скоб. Он был рад, что она надела брюки, хоть и извинилась за неподобающий вид, и еще больше рад, что она предупредила его через эдочареев не только теплее одеться, но и захватить две пары перчаток. Толстые меховые варежки пригодились не только на крыше, но и на лестнице, потому что ступеньки жестоко холодили пальцы через тонкую кожу перчаток.

Он был доволен и впечатлен, как удобно устроилась Ведеро на плоской крыше дворца. Труба дымохода использовалась для тепла и в качестве защиты от ветра, а в противоположному углу «обсерватории» примостилась приземистая жаровня в форме жабы. Между двумя поручнями оставалось достаточно места для четырех человек, но только при условии, что они будут стоять очень близко друг к другу. Майя был рад, что сегодня дежурят Бешелар с Калой и потому, что Кала был искренне заинтересован движением планет, и еще потому, что если ему предстояло делиться теплом своего тела с другими людьми, он предпочел бы этих двоих.

Затмение оказалось завораживающим и увлекательным зрелищем, все четверо по очереди приникали к окуляру телескопа — очень красивому инструменту, изготовленному в форме рога единорога. Когда Майя вслух заметил это, она сказала:

— Это подарок моей подруги, Дач'осмин Тативин. Она изготовила этот рог для своего автомата, но обнаружила, что его телескопический механизм включается в самый неподходящий момент.

— Автомат? В виде единорога?

— Да. На паровом двигателе, и сейчас она учит его поднимать и опускать голову. Она еще не выяснила, как управлять его ногами, так что смогла на некоторое время отдать телескопический рог мне для исследований. Сама она использовала его в качестве вешалки. Видите ли, она маленького роста, и ей было удобно вешать на него свои инструменты.

— Неужели? — Сказал Майя, опасаясь, что это всего лишь странная шутка.

— Да, — подтвердила Ведеро со всей серьезностью. — Она приедет ко двору летом, когда погода будет слишком жаркой для ее экспериментов, и вы сможете познакомиться с ней лично. Если вы не проявите осторожность, она покажет вам все свои чертежи.

— Мы хотели бы их увидеть, — ответил Майя, и Ведеро бросила на него быстрый взгляд, но в скудном свете жаровни и маленького фонаря он не мог разглядеть выражения ее лица.

Постепенно, обрывками, он вытягивал из нее сведения об ее подругах и их занятиях. Одна из женщин перевела сказочную поэму баризанского поэта Аму Карсетлена о путешествии корабля под названием «Лев Орпежкахара». Другая писала трактат о принципах улучшения породы животных, основанный на тысячелетних наблюдениях ее семьи, занимающейся коневодством. Еще одна открыла частную школу для одаренных магическими способностями девочек. Были еще многие и многие, и в какой-то момент Ведеро сочла нужным пояснить:

— Конечно, называя женщину подругой, мы не имеем в виду близкие отношения, а только тот факт, что они разделяют наше убеждение о способности женщин выполнять ту же интеллектуальную работу, что и мужчины.

Ее плечи затвердели, словно готовясь к обороне, и Майя спросил себя, какого ответа она ждет от него? Возможно, она ожидала осуждения или проповеди, что все это хорошо только в качестве развлечения, но истинным предназначением женщины может быть лишь воспитание детей.

— Для нас было бы честью познакомиться в вашими подругами, — мягко ответил он. — С близкими и не очень.

Чтобы посмотреть на него, она повернулась так порывисто, что чуть не столкнула Калу на перила.

— Вы говорите серьезно? — Спросила она то ли удивленно, то ли недоверчиво.

— Мы ценим общество образованных людей, — сказал Майя.

Она склонила голову и ответил:

— Мы ценим ваше внимание, Ваше Высочество.

Сложившиеся отношения с Идрой и Ведеро нельзя было назвать дружбой в обычном смысле этого слова, но это было нечто равноценное дружбе, некое родство душ, подобие близости, какое только было доступно Императору.

Ростки чего-то подобного он обнаружил и в Дач'осмин Чередин. В первый же бал после Зимнего, когда все танцевали очень осторожно и бдительно, она поднялась на помост в Мишентелеане и сказала:

— Ваше Высочество, почему вы не танцуете?

— Мы не умеем, — Майя сделал все возможное, чтобы голос его прозвучал безразлично.

Она внимательно посмотрела на него, без сочувствия, которое не умела скрыть Мин Вечин, просто с бескорыстным любопытством.

— Мы могли бы научить вас, если пожелаете.

— Научить нас?

Она фыркнула.

— Мы научились в пять лет. Уверяем вас, Ваше Высочество, это совсем не сложно.

— Спасибо, — сказал он. — Если вас не затруднит.

Она нетерпеливо повела плечами.

— А чем еще заниматься в зимнее время?

Таким образом из рабочего графика Императора был вырезан еще один кусок драгоценного времени, и три утра в неделю он проводил сначала на конном дворе, обучаясь верховой езде на своем Бархате, а потом Четиро Чередин учила его танцевать. Она оказалась лучшим учителем, чем он ожидал, чуткой и веселой, очень доходчиво объяснявшей непонятные ему вещи и движения. И постепенно он научился не спотыкаться о собственные ноги и не вздрагивать всякий раз, когда их руки соприкасались.